Да и что могло быть другое, когда все, кто находился на аэродроме и наблюдал за взлетом, видели падающий самолет. И рев двигателей сразу ослабел. Ясно — отказали. Если не все четыре, то, во всяком случае, три или два; «Руслан» круто валился на левое крыло и падал вниз, на город… А то, что диверсии или теракты в стране совершаются чуть ли не каждый день, ни для кого не секрет…
Да, комиссия наделает в отряде шороха…
Аппетит у Геннадия пропал, и он, поковырявшись вилкой в тарелке, поднялся и пошел в холостяцкую гостиницу-общежитие, расстроенный предстоящими объяснениями и вновь нахлынувшими воспоминаниями о погибших товарищах. Еще вчера он разговаривал с ними, балагурил; и вот их нет. Несмотря на то что все произошло у него на глазах, ему казалось — это кошмарный сон, он хочет и никак не может проснуться. Такого удара он в своей жизни ещё не испытывал… И однополчане смотрят на него то ли сочувственно, то ли с подозрением, словно он во всем виноват: они, мол, погибли, а ты уцелел. Почему? Действительно, как он уцелел? Заболел, словно знал, что такое может произойти…
На душе было муторно, и голова, как и вчера, была тяжёлой, затуманенной — он ночью почти не сомкнул глаз; едва закрывал их, как возникало видение падающего самолета, огненный фонтан и чёрные клубы дыма. Соснуть хотя б с полчаса, чтоб посветлело в голове, и он смог бы более внятно и толково отвечать на вопросы членов комиссии. Надо ли рассказывать о вечеринке накануне, о том, что ночевал у Ларисы? Впутывать невесту в эту историю не хотелось, иначе и ее не оставят в покое… Дежурную по гостинице он может уговорить, чтобы подтвердила, что ночевал в гостинице. Но кто-то из знакомых мог видеть его в ресторане, и если неправда вскроется, тогда он окажется еще в худшем положении, его в самом деле могут заподозрить в причастности к диверсии…
Да, надо поспать. Раньше крепкому сну помогала выпивка. В тумбочке у него стояла бутылка «Смирновской», он достал её, откупорил и прямо из горлышка выпил граммов сто пятьдесят. Вытер губы тыльной стороной ладони и почувствовал, как тепло разливается по телу, боль в голове утихает, но туман в ней сгущается. Он сделал ещё глоток, закрыл бутылку и поставил на место. Не раздеваясь лёг на кровать. Туман всё плотнее застилал сознание.
Гайвороненко завтракал без аппетита. И самочувствие, и настроение было хуже вчерашнего. Вызов к главкому оказался очень некстати: генерал собрался было к лечащему врачу — что-то занедужил ещё с прошлого вечера, — а тут звонок.
— Зайдите, Иван Дмитриевич.
И голос главкома не понравился: обычно живой, с веселинкой, а тут сухой, официальный.
Генерал-полковник взглядом указал на кресло напротив, отрешенно протянул руку и положил перед ним бланк шифротелеграммы.
«Волжанск. Сегодня в 9.55 потерпел катастрофу „Руслан“ с космической аппаратурой на борту. Упал на город. Экипаж погиб. Есть жертвы среди гражданского населения. Филимонов», — бегло прочитал Гайвороненко и забыл о своем недуге.
— «Руслан?» На взлёте? — только и промолвил Иван Дмитриевич.
— На взлёте, — грустно подтвердил главком. — Надо, Иван Дмитриевич, срочно лететь туда. Подбери опытных специалистов и разберись как следует. Я только что звонил в Волжанск. Командир отряда погиб, он был в этом самолёте. Дежурный путано объяснил, что будто бы отказали сразу три двигателя и самолет упал на город. Врезался в пятиэтажку. Дом горит. — Помолчал. — Прямо как в Америке. Неужто террористы и до нас добрались?.. Не верится. Хотя после взрыва в Каспийске нечему удивляться.
Об этом подумал и Гайвороненко. Да, чеченские боевики не унимаются, сколько уже натворили бед, оставили семей без кормильцев, матерей без сыновей, детишек без отцов… Да и своих бандитов развелось. Генерала-пограничника сожгли…
Отказали сразу три двигателя… Такого ещё не случалось и не должно случиться — питание двигателей осуществляется автономно. Тут либо диверсия, либо…
— В общем, надо срочно лететь, — повторил главком.