Роковой роман Достоевского

– Это тоже вам! Наверное, у вас сегодня праздник? Поздравляю!

– Спасибо, – пробормотала Лика и, закрыв дверь, с любопытством заглянула в пакет.

Огромная коробка «Дежавю»! Но всего одна, и это радует. С такой-то широтой души с Влада сталось бы передать ящик-другой!

«Есть конфеты с утра пораньше – не самая лучшая идея, – мысленно внушала себе Вронская. – И вообще, сколько их можно лопать, вот распухну, и что потом делать? Оставь в покое коробку, оставь ее в покое, оставь…»

Сначала в сторону отлетела хрустящая обертка, потом крышка.

Лика поставила коробку на столик, на секунду залюбовалась ровными рядами самых лучших конфет на свете, и…

С громким «карр!» с карниза спикировала ворона.

Вздрогнув от неожиданности, Вронская рассмеялась:

– Так ты не улетела! Вреднюга! То-то мне снилось, как ты орешь над ухом. Ты меня, наверное, разбудить пыталась, да?.. А тебе шоколад разве можно? Эй, ты мне оставь, а то сейчас начну тебя гонять, как почтальон Печкин галчонка!

Ворона тюкнула по очередной конфете. И, вдруг обернувшись на Лику, жалобно пискнула.

– А я тебе говорила, не жри шоколад!

Она собиралась продолжить нравоучительную лекцию. Но так и застыла с открытым ртом.

Ворона вдруг упала на бок, попыталась подняться. Ее темно-коричневая лапка пару раз царапнула столик. И больше уже не двигалась.

Когда первый шок прошел, Лика села на кровать и закрыла лицо руками.

Если бы не ворона, то… То Влад бы своего добился. Она бы умерла… А как же родители, собака, книги, газета? Все, ничего бы не было, только боль близких, ненаписанный роман и некролог на первой полоске родного еженедельника «Ведомости»…

Как хорошо! Господи, как хорошо, что ничего этого не случилось!

Как хорошо жить и чувствовать, как страх прекращает сжимать сердце, и радоваться своему дыханию, смешной теплой пижаме, вороне-спасительнице!

Эйфория сменилась горьким раскаянием. Если бы случилось непоправимое – то в этом было бы некого винить, кроме себя самой. Не проверить даже через Соколова, насколько соответствует действительности рассказанная Владом история про ДТП! Не обратить внимания на то, что Влад что-то плел насчет звонков в издательство! Да он же вообще псих, маньяк, придурок! А она с ним еще спала! Нет, точно, когда все мысли убегают ниже пояса, то даже инстинкт самосохранения буксует…

Вздохнув, Лика разыскала пакет, взяла еще не остывшее тельце птички. Погладила ворону по рыжей макушке и, всхлипнув, опустила в пакет.

Теперь – срочно звонить Соколову. Пусть скажет ментам про Влада. А сам едет в гостиницу, забирает бедную ворону и конфеты для проведения экспертизы.

Дверь номера вдруг открылась, и Влад как ни в чем не бывало воскликнул:

– Ого, цветы, откуда?! Тебя ни на минуту нельзя оставить!

Вронская понимала: надо кричать, звать на помощь, может быть, вампир еще успеет добежать. Но от ужаса не могла вымолвить ни слова.

– Да чего ты такая мрачная? Я же любя ворчу! Меня поклонницы тоже цветами заваливают. А еще пельменями. Я в одном интервью сказал, что люблю пельмени ручной лепки. Все, на каждый концерт хоть одна да притащит. Ты чего молчишь? Заболела?

Лика отрицательно покачала головой. От великолепной актерской игры даже страх немного прошел. Какая забота в голосе! Вот скотина…

– О, и конфеты тебе твои любимые прислали. А ты чего не ешь? – Он ловко выхватил из коробки конфету, отправил в рот. – Как вкусно!

«Он все предусмотрел. Наверное, отрава не во всех конфетах, – подумала Лика, наблюдая за жующим Владом. – Какое самообладание, он все еще рассчитывает со мной расправиться».

– Я еще возьму. Так вкусно, прямо не…

И он упал, задев рукой стебли сваленных в кресле хризантем. Желтые цветы накрыли его, как саван…

Наверное, она закричала. Последний кадр на пленке памяти – в двери номера показалось испуганное лицо портье. И последняя, яркая, как вспышка молнии, мысль: «Позвонить Андрею. Когда он приедет, надо попросить, чтобы он срочно кое-что уточнил…»

Эпилог

Москва, декабрь 2007 года

Он задыхался, каждый день, в любую минуту, и даже быстрый пульс мгновений мучительно сдавливал грудь. Уже много-много лет он пытался справиться с этим удушьем. Говорил себе: «Другие же как-то живут». Но у него ничего не получалось. Любые аргументы казались бессмысленными. Другие – это большинство, может, не очень счастливое, но вопиюще глупое.