Роковой романтизм. Эпоха демонов

Талант Шелли был по преимуществу лирическим. Именно в Италии создал он главные шедевры своей прекрасной лирики. Его стихи поражают силой и непосредственностью чувства, музыкальностью, многообразием и новизной ритмов; они насыщены яркими метафорами и эпитетами, богаты внутренними рифмами и аллитерацией. Шелли тонко чувствует природу. В лирических стихотворениях поэт рисует картины безмятежного синего моря, смыкающегося с лазурью небес, он передает впечатления, которые родились в его душе при виде красот Италии. Повсюду зеленеют ароматные лимонные рощи, блещут золотом осенние листья, журчат серебристые прохладные ручьи, под камнями прячутся пятнистые ящерицы. Иногда мысли поэта устремляются к далекой родине. Описания природы у Шелли глубоко философичны. Таков ряд стихотворений, известных под общим названием «Изменчивость», стихотворение «Облако» и некоторые другие. В них утверждается идея бессмертия природы, вечного ее развития. Поэт как бы проводит параллель между «изменчивостью» в жизни общества и в жизни природы. Общая тональность поэзии Шелли глубоко оптимистична: как вслед за зимой идет весна, так и век социальных бедствий и войн неизбежно сменяется веком мира и процветания. Тема непобедимости и бессмертия сил жизни и свободы выражена, например, в «Оде западному ветру» (1819). Признанной вершиной одического искусства Шелли является «Ода», где в сильнейшей степени проявилось трагическое восприятие настоящего и надежды на грядущее.

Западный ветер в оде Шелли приобретает как конкретные, так и символические функции: он призван смести с пути сухие листья ушедшего лета и вместе с тем развеять мертвые, застывшие людские обычаи и установления; своими дикими порывами он разносит по земле «крылатые семена», которые символизируют то новое возрождение, что настает с приходом весны. С этой основной функцией ветра по сложным законам поэтической ассоциации связывается и бурное его движение в воздухе и небесах — он разгоняет тучи, как мертвые листья; перепутанные его порывами облака напоминают ветки, такие же ломаные, как и изгибы волн в океане. В бурную ночь бешеные порывы ветра сливают все в единую разгневанную стихию, символизирующую уже не благое начало, а ярость политической реакции. Разлетевшиеся по небу тучи ассоциируются с разметавшимися волосами дикой вакханки, предвестницы бури, а вой ветра — с отходной по умирающему году, с могилами, в которых погребены надежды человечества. Перед грозным голосом западного ветра трепещут не только высоты небесные, но и глубины океана.

Согласно типу стихотворения, Шелли восхваляет природу, поражается ее разрушительной и созидательной силе. Ветер понимается как основная сила изменений природы. Первая и вторая части насыщены словами, обозначающими движение и смятение, что подчеркивает буйство природы, непогоду, силу ветра, его неугомонность. В третьей части Шелли подводит читателя к мысли, что природный и человеческий (социальный) миры едины. Исходя из идеи единства двух миров, влияние ветра не ограничивается воздействием на природу. Вся ода пронизана темой смерти, увядания, но Зима, которая олицетворяет смерть, — лишь этап в круговороте жизни, за которым следует возрождение — Весна. Шелли отождествляет себя с ветром. Так же как ветер способствует возрождению, обновлению, так и поэт, остро чувствуя разрушение, разложение общества, стремится провозгласить надежду на лучшее. Перевод Б. Л. Пастернака точно передает мысль автора.

Чисто романтический мир оды, в котором всеобщность замысла сливается с голосом непосредственного чувства, прямо выражая авторское «я», раскрывается до конца в мечтах поэта стать частицей стихии, разрушающей и созидающей, и так спастись от тяжкого бремени часов, пригнувших его к земле, от ранящих его шипов жизни. Как мы можем судить, в «Оде» поэт вновь прибегает к антитезе: конечность жизни и вечность. Как в конечном может существовать бесконечное? Надо сказать, что романтизм выработал особое отношение к Смерти. По данным Ф. Арьеса, романтики буквально влюблялись в смерть, смерть была в моде в ту эпоху. Истинный поэт, по их взглядам, не должен был задерживаться на этом свете, а, следуя трансцендентальности Канта, поскорее должен был перебраться за границу бытия. Но мода модой, а жить хотелось все равно. Отсюда и неистовость почти всех романтиков, о которой мы писали, когда речь шла о бытовом поведении этих выдающихся людей. Они словно сами обрекали себя на короткую, но яркую жизнь. И Шелли был не исключением. Его смерть во время бури на море оказалась вполне ожидаемой. Она словно стала прямым доказательством справедливости и даже «реальности» его поэтического мира, в котором западный ветер сметал все на своем пути.