Роковой рубин

— Если ты останешься здесь, где нам доступно все самое лучшее, что только можно купить за деньги, я смогу платить за то, чтобы Саманта занималась речевой терапией. Ты помнишь — врачи сказали, что это один из возможных путей лечения. — Александра помолчала. — Может быть, на это уйдут недели. Может быть, месяцы. Но придет время, и это сработает.

Франни вновь поникла, прислонившись к спинке сиденья. Александра украдкой взглянула на нее. Похоже, ее совсем поглотили мрачные мысли.

— И если Карл действительно думает о благе Саманты, я знаю, он согласится, — добавила Александра. — Хотя и будет скучать без вас обеих.

— Ты думаешь, он будет по мне скучать? — тихо спросила Франни.

— Милая, конечно, будет. И представь, как будет здорово, когда в один прекрасный день вы вернетесь и Саманта скажет ему: «Папа». Это оправдает любую разлуку. Как вы будете счастливы! И непременно заведете еще одного ребеночка, ты ведь так этого хочешь.

— Алекс, ты так добра ко мне. Но я должна подумать. — Ее голос дрожал. — Не видеть Карла, — тихо сказала она, — многие месяцы. Я уже теперь без него скучаю, а прошло всего две недели.

— Ты хочешь сказать, что готова вернуться ни с чем?

Александра замолчала, чтобы этот коварный вопрос подействовал сильнее.

— Нет, — простонала Франни, — это невозможно.

— Ты думаешь, что все кончено, и опускаешь руки. Это не выход, надо искать варианты. — Александра ласково погладила холодную, вялую руку сестры. — Я так полюбила Саманту и много могла бы ей дать. Разреши мне позаботиться о твоей дочурке. Я не буду пытаться изменить вашу жизнь. Но у меня никогда не будет своей собственной дочки — ты ведь знаешь. Не такая уж я бесчувственная, какой иногда кажусь.

Франни слабо пожала руку сестры.

— Я тебе верю.

Александра засияла улыбкой победительницы.

* * *

Бабушки не стало. Ее комната стояла пустая, кровать всегда была застелена, большие свободные рабочие платья праздно висели в запертой кладовке, и особенный запах жилища старушки выветривался день ото дня.

Джейк и Элли теперь часто забирались на ее кровать, надеясь поговорить с бабушкой. Она не однажды им объясняла, что в один прекрасный день уйдет — отправится к дедушке Рейнкроу и папиному старшему брату Грэму, который погиб в Корее. И пообещала, что, когда это случится, она все равно будет их слышать. Они поймут это, если будут внимательны.

Поэтому они изо всех сил всматривались и вслушивались, но пока без особого успеха.

— Кто-то едет, — сказала Элли, откидывая со лба длинные черные волосы и поворачиваясь к окошку.

— Тебе бабушка сказала? — с надеждой спросил Джейк.

— Нет, просто собаки лают.

— А… — Разочарованный, он стал слезать с бабушкиной кровати. — Пойдем посмотрим.

— Иди. — Элли снова завернулась в старое стеганое бабушкино одеяло. — Если бабушка что-нибудь скажет, я дам тебе знать.

У Джейка в глазах блеснули слезы.

— Она не будет говорить с тобой без меня. Элли закрыла один глаз.

— Ну, я ведь всегда знаю, где ты, так что, я думаю, и бабушке это видно, правда?

Элли легко могла переговорить Джейка — в том, что касается слов, она всегда первая. Разве ее переспоришь? Он вышел из комнаты, ни сказав ничего.

Уже был слышен шум машины, доносившийся с узкой дороги, что проходила через лес за речкой. Папа однажды сказал, что горы похожи на толстую тетю, лежащую на спине, Коув спрятался в одной из складок кожи, а город расположился на ее правой груди.

Джейк очень хорошо представлял себе эту толстуху — от розового соска, как спицы в велосипедном колесе, расходятся бетонные дороги. Гости свернули на затененную грязную колею, ведущую к Коуву, и сейчас съезжали по огромной груди этой сказочной великанши. Таким образом Джейк мысленно составил покуда удовлетворявшую его карту знакомого ему мира. Эшвилл, большой город, был у толстухи на голове, а поселение Ковати, где жили их индейские родственники, чуть выше пупка. Дарем, город еще больший, чем Эшвилл, располагался на левом локте ее вытянутой руки, а к кончикам пальцев подступал океан. Правая рука уходила в Теннесси, ноги были во Флориде, а на левом колене стояла Атланта, штат Джорджия.

Мама с папой однажды возили их на уик-энд в Атланту. Конечно, такой город занимает целую коленку.

Он еще не решил, что может быть на том черном пятне, откуда начинаются ноги, — посмотрев на маму и Элли в ванне, он вообще сомневался, что там можно жить.

Рассеянно размышляя об этом, он шел по прохладному коридору, ведя пальцем по бревенчатой стене. Из кухни вышла мама, отряхивая джинсы от муки, и, обогнав его, поспешила к дверям. Она выскочила во двор и громко позвала папу. Потом вгляделась в подъезжающую машину.

— Это Франни Райдер, — сказала она. — Боже мой!

Джейк, притаившись у дверей гостиной, печально смотрел, как папа поднимается из-за письменного стола, заваленного книгами и бумагами. Папа тер глаза и двигался очень медленно. Джейк дважды видел, как он плакал, — в первый раз, когда тело бабушки заворачивали в индейское одеяло, чтобы нести на станцию, и еще раз — когда на кладбище, в городе, пастор кончил говорить надгробное слово.