Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

Запоздалые попытки заручиться советской поддержкой на Балканах, воплощенные в предостережении Черчилля, наверняка пробудили в Москве воспоминания о событиях конца лета 1939 г. и укрепили подозрения насчет стремления перенести войну к восточным рубежам. Это совпало с возрождением опасений по поводу сепаратного мира. 17 апреля, до получения окончательного распоряжения Черчилля передать его предостережение, Криппс жаловался Идену на опасную ситуацию, создавшуюся в значительной степени из-за неспособности правительства решить, готово ли оно сделать «что-либо или хоть что-то для сближения» с Советским Союзом. Вследствие этого Советский Союз в результате разгрома в Юго-Восточной Европе стал восприимчивее к давлению со стороны Оси. Не дожидаясь инструкций из Лондона, Криппс отправил Молотову меморандум из 14 страниц посулов и угроз в качестве последнего средства вовлечь русских в орбиту Союзников. Следует подчеркнуть, что этот импульсивный поступок был продиктован желанием пресечь активность Шуленбурга, неожиданно срочно уехавшего для консультаций в Берлин^{854}. Криппс предупредил Идена о' своем опасении, как бы Шуленбург не вернулся из Берлина «очень скоро с широким спектром новых предложений Советскому Союзу в обмен на теснейшее экономическое сотрудничество с Германией и, в качестве альтернативы, с завуалированными угрозами на случай отказа»^{855}.

Передавая послание, Криппс, в своей обычной нравоучительной манере, прочел Вышинскому целую лекцию на тему, какой политике, по его мнению, должен следовать Советский Союз. Все ее положения отдавали провокацией. Криппс не ограничился предупреждением русских об опасности, которая, как он считал, перестала быть гипотетической, воплотившись во вполне конкретные планы немцев на весну этого года. Чтобы привлечь Советский Союз на сторону Англии, он прибег к «тонкому», как ему казалось, приему, играя на его боязни сепаратного мира. Дальнейшие события вскоре показали, что Форин Оффис был совершенно прав, возражая против использования этого «обоюдоострого оружия, которое может побудить Сталина еще сильнее цепляться за его политику уступок агрессору»^{856}.

Измышления Криппса насчет возможного сепаратного мира, если Советский Союз не изменит свою политику, имели тяжкие, если не фатальные последствия:

«Не исключена возможность, если война затянется надолго, что у Великобритании (особенно у некоторых кругов в Великобритании) возникнет соблазн закончить войну путем некоего урегулирования на основе вроде той, какую недавно вновь предлагал кое-кто в Германии, а именно: Западная Европа вернется в прежнее состояние, тогда как Германии не будут мешать расширять ее "жизненное пространство" на восток. Такое предложение может найти отклик и в Соединенных Штатах Америки. В этой связи стоит напомнить, что в сохранении целостности Советского Союза Британское правительство не заинтересовано непосредственно, как в сохранении целостности Франции и некоторых других западноевропейских стран».

Впрочем, он позаботился прибавить, хотя Сталин и не обратил на это никакого внимания, что «в настоящий момент не идет речь о возможности достичь такого мира в результате переговоров, насколько это касается Правительства Его Величества». Вышинскому не потребовалось консультироваться с правительством, чтобы завернуть меморандум Криппса, представлявший собой адскую смесь из идеи «сепаратного мира» и попыток втянуть Советский Союз в войну. Он категорически отклонил его на том основании, что «в нем отсутствуют необходимые предпосылки для обсуждения широкого круга политических проблем». Вышинский подготовил также ответ на подробное личное письмо Криппса от 11 апреля, состоявший всего из четырех строчек в том же духе^{857}.

Так глубоки были опасения и предубеждения русских, что, отчитываясь лично Сталину, Вышинский заявил, будто заметил в поведении Криппса «нервозность, которую ему трудно было скрыть». Последний жаловался на то, как с ним обходятся, и сожалел, что выдал информацию о немецкой угрозе. Не скрывая неприязни, Вышинский ответил Криппсу, что это «было его право» — решать, какую информацию раскрывать, но вряд ли можно поощрять какие-то чрезвычайные шаги, пока не созрели условия для политической дискуссии. Как откровенно сказал Вышинский болгарскому послу в тот же день, Сталин «не позволит, чтобы Советский Союз втянули в войну». Сталин также получил собранные в британском посольстве сведения, будто слухи о войне распространяются «с целью напугать нейтральные страны и в первую очередь СССР»^{858}.