Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

У Вайцзеккера не осталось сомнений относительно намерений Гитлера и покорности ему Риббентропа. 1 мая человек из окружения Гитлера (возможно, генерал Гайер) сообщил ему, что, как решил фюрер, «Россию можно разгромить как бы мимоходом и это нисколько не повлияет на войну с Англией. Англию разобьют в этом году, будет война с Россией или нет. Потом Британскую империю нужно будет поддержать, но Россию следует обезвредить»^{1054}.

Шуленбург, покидавший Берлин в большой спешке, был не в курсе последствий своей беседы с Гитлером^{1055}. Выступив с инициативой, он затем попытался прощупать почву в личной телеграмме Вайцзеккеру 7 мая. Желая сделать свои тайные примирительные меры полуофициальными, он намекал, что германское правительство могло бы направить поздравления Сталину. Кроме того, играя на озабоченности Гитлера по поводу отношений с вишистской Францией^{1056}, он настаивал на оглашении содержания своих бесед с М.Бержери, открыто выступавшим за Континентальный блок, «в который необходимо включить великий Советский Союз с его сырьевыми богатствами». Шуленбург довольно коварно использовал и кнут. В Берлине он познакомился с мнением, будто молниеносная кампания в России приведет к быстрому захвату Москвы и падению коммунистического режима. Однако, как он узнал от Вайцзеккера, армия считала, что хотя Москву взять будет сравнительно легко, но дальнейшая кампания в сторону Урала встретит серьезные трудности^{1057}. Поэтому он добавил постскриптум, в котором в отстраненной манере поведал, что в Москве не проводятся учебные воздушные тревоги и это является подтверждением сведений, будто «Советское правительство уже какое-то время устраивает "где-то" столицу на время войны, оборудованную всем чем нужно (средствами связи и пр.), куда сможет перебраться за самое короткое время. В любом случае в Москве оно не останется». Это был явный намек на плачевный опыт Наполеона, столкнувшегося с тактикой выжженной земли, проводившейся Александром I в 1812 г. Наконец, пытаясь выяснить, продолжаются ли в Берлине военные приготовления, Шуленбург сослался на необходимость принять соответствующие меры для обеспечения безопасности сотрудников посольства в случае начала боевых действий^{1058}.

12 мая Деканозов вновь явился в апартаменты Шуленбурга на их третью встречу за завтраком в течение недели. На этот раз он с ходу захватил инициативу, торжественно объявив о согласии Сталина и Молотова послать личное письмо Гитлеру. О нетерпении Сталина свидетельствовала его просьба, чтобы, ввиду отъезда Деканозова в Берлин в тот же день, Шуленбург и Молотов, не теряя времени, совместно набросали текст письма^{1059}. Однако примерно за час до прихода Деканозова Шуленбург получил с курьером из Берлина два неожиданных сообщения^{1060}, казалось, сводивших на нет все его усилия. Одно — короткое — от Вайцзеккера слишком ясно показывало, куда дует ветер. Единственным местом в послании Шуленбурга, которое вызвало какой-то отклик, оказался вопрос насчет организации эвакуации персонала посольства в случае начала военных действий: «в надлежащий момент, — ответили ему, — эта сторона дела будет разъяснена». Затем ему лаконично, но предельно ясно сообщали, что остальные его предложения не были показаны Риббентропу, так как «дело того не стоило». Второе письмо, от Эрнста Верманна, директора Политического департамента Министерства иностранных дел, продемонстрировало, что за действиями Шуленбурга после его конфронтации с Гитлером пристально наблюдали. Ему сделали выговор за разглашение в Москве содержания его бесед в Берлине и за явный пессимизм, отразившийся в слухах, будто бы Шуленбург «пакует чемоданы»^{1061}.

Восстанавливая ход беседы, Деканозов сообщал, что с самого начала встречи Шуленбург «не проявлял инициативы и не начинал разговора о предмете наших последних бесед. Он только упомянул о том, что получил из Берлина с курьером, прибывшим сегодня, пачку почты, в которой были также письма от Вайцзеккера и Вермана. Но ничего нового или интересного в этих письмах нет». Шуленбург «довольно бесстрастно» выслушал предложения Деканозова, которые тот явно считал большим шагом вперед, и ответил, что последние несколько дней вел переговоры «в частном порядке и сделал свои предложения, не имея на то никаких полномочий». Никто не уполномочивал его вести переговоры с Молотовым, и он «сомневается даже, получит ли он такое поручение». Он казался весьма озабоченным тем, что последние попытки Сталина примириться с Германией откровенно замалчиваются немецкой прессой.