Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

На следующий день, еще до выхода официального опровержения, Майский заявил Идену о своей озабоченности по поводу «определенного типа сообщений», которые его правительство не может расценивать как выражение независимых мнений^{1352}. Доля истины в этом была. Без ведома Криппса, а возможно, также и Идена, сам Форин Оффис провел брифинг для прессы по данной теме^{1353}. О мотивах можно только догадываться, во всяком случае Кэдоган лелеял тайную надежду, как он признавался в своем дневнике, что русские «не уступят и не сдадут сразу своих позиций… Как бы мне хотелось посмотреть, как Германия растрачивает там свои силы»^{1354}. Слухи действительно могли дать основания для подозрений, что Англия стремится подтолкнуть немцев к натиску на восток: в них особенно муссировались выводы разведки, будто блицкриг в России будет «кампанией малой степени трудности» и взятие Москвы и окружение советских войск будут завершены за «3–6 недель»^{1355}.

Как видим, целью ловко составленного коммюнике, выпущенного 14 июня, было предотвратить возможную провокацию и примириться с Берлином. После него повсюду заговорили о «подхалимском поведении» Сталина, больше приличествующем «маленькой балканской стране, нежели великой державе». Как было замечено, Коллонтай «сменила тон: теперь она твердит не о том, что Советский Союз в силах отразить любое нападение, а о том, что отношения Советского Союза с Германией совершенно дружеские»^{1356}. Обвиняющий перст явно указывал на Англию, хотя она и не называлась прямо; слухи относились на счет сил, «враждебных СССР и Германии… заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны». Германию всячески соблазняли выставить свои требования на будущих переговорах. Между тем сосредоточение немецких войск, во избежание провокации, объяснялось как передислокация после балканской кампании, которая «связана… с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям». Советский Союз, защитник мира, остается верен пакту о нейтралитете с Германией, а все слухи о войне являются «лживыми и провокационными». Принимаемые Советами контрмеры изображались летними маневрами Красной Армии^{1357}.

Недвусмысленное заявление о том, что никакой советско-английской антанты не создается, как ожидалось, должно было по крайней мере получить подтверждение в Лондоне и пресечь слухи. В Берлине оно должно было вызвать опровержение относительно воинственных замыслов Германии, если не привлечь Гитлера за стол переговоров. Однако его даже не перепечатали немецкие газеты. Единственная реакция на него была отмечена в кругах вермахта, где к нему «отнеслись в высшей степени иронически»^{1358}\ Вечером 14 июня Вышинского послали поболтать с Шуленбургом, но разговор шел о незначительных вопросах двусторонних отношений, и о коммюнике «Шуленбург ни словом не обмолвился»^{1359}. В Англии результатом коммюнике стало резкое официальное опровержение выдвинутых против Криппса обвинений, утверждавшее, что слухи исходят «с советской стороны границы»^{1360}.

Глава 14 Катастрофа

Самообман