Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

Как и Сталин, итальянцы ожидали, что Гитлер нанесет несколько ударов по Англии, сломит ее сопротивление и усадит наиболее разумных лидеров, таких как Ллойд Джордж, за стол переговоров, где будет установлен новый европейский порядок. Эти прогнозы подтверждали агенты НКВД в ставке Геринга. Перспектива близящейся мирной конференции побуждала и Советский Союз, и Италию объединить свои интересы на Балканах, в Проливах и Средиземном море. Как только мирная конференция будет созвана, считал Сталин, Россия окажется достаточно сильна, чтобы удовлетворить свои прошлые и настоящие претензии^{149}. Новый союз определенно должен был служить противовесом германскому влиянию в Центральной и Западной Европе. В Риме советский посол усердно льстил Муссолини, восхищаясь вековым историческим наследием Италии, но тут же переходил к делу, давая понять, что конец англо-французского владычества в Европе привел к тому, что «усиливаются на международной арене голоса СССР, Италии и Германии». Сам Муссолини, затушевывая идеологические разногласия и педалируя тему общности интересов, создавал у Сталина ложное впечатление, будто место Советскому Союзу на мирной конференции обеспечено^{150}.

Новое партнерство было закреплено в день советского вторжения в Бессарабию^{151} подтверждением пакта о ненападении между Италией и Советским Союзом 1933 года, — «чтобы не только хранить его в душе, но и дать ему острые зубы». В довершение Сталин установил отношения с Югославией 24 июня; Югославия была единственной страной в Юго-Восточной Европе, которая отказывалась признать Советский Союз. Эта мера явно была направлена на уменьшение германского влияния в Югославии при распространении сферы советских интересов на этот регион^{152}. Она дала, предупреждал германский посол в Белграде, «мощный импульс не только коммунистическим, но прежде всего русофильским тенденциям в стране. Общее настроение таково, что равнение на Россию даст какую-то защиту от итало-германской опасности»^{153}.

Теперь Италия и Советский Союз приступили к разделению сфер влияния на Средиземном море, Черном море и на Балканах. Россо предложил объявить Средиземное море «свободным морем в интересах Италии и всех народов, которые нуждаются в этой свободе». Было дано молчаливое согласие советским претензиям на Бессарабию и обещано место за столом переговоров, где будут решаться мирными средствами спорные вопросы между Румынией, Болгарией и Венгрией. Тревога русских из-за Проливов уменьшилась, когда Россо отказался от всяких претензий к Турции. Молотов поспешил сформулировать принципы нового партнерства: «Вы хотите утвердить ваши законные права на Средиземноморье, так же как Советский Союз имеет законное право на полный контроль над Черным морем, которое должно быть исключительно русским. Существующая система управления Проливами не должна сохраняться дольше, ее следует изменить». Забрезжили перспективы нового порядка на Балканах под эгидой двух держав, непосредственно присутствующих в регионе.

Тем временем спешно разрабатывались принципы советской политики на Балканах. Италия получала признание претензий Венгрии к Румынии. Что касается Болгарии, Молотов рассчитывал на ее традиционно тесную связь с Россией, которую он надеялся еще больше укрепить удовлетворением ее территориальных претензий на румынскую Добруджу и греческую Фракию. Россия не забывала о германских интересах в Румынии, особенно касающихся нефтяных месторождений, и была готова поделить сферы влияния там с Италией и Германией. Наконец, Молотов признавал главенствующую роль Италии в Средиземноморье, но взамен ожидал, что итальянцы согласятся признать советские интересы на Черном море^{154}. Советско-итальянское взаимопонимание несомненно открыло дорогу русской оккупации Бессарабии. Но как только немцы обратили свой взгляд на Балканы, они бросили все свои силы на то, чтобы оборвать мертворожденное сотрудничество Италии с русскими. Муссолини предупредили, что «любое дальнейшее участие России может побудить Балканские страны натравить одну великую державу на другую». Германия была заинтересована в том, чтобы сохранять, «насколько возможно, неопределенное положение» Проливов и противостоять Турции, которая имела «лишь ничего не значащие гарантии от Англии и, с другой стороны, находилась в жесткой оппозиции к России»^{155}.

Захват Советами Бессарабии