Роковой самообман: Сталин и нападение Германии на Советский Союз

Эйфория и чувство облегчения, появившиеся после подписания пакта Молотова — Риббентропа, быстро испарились, когда в ходе в сущности мелкомасштабных боев в Польше и Финляндии выявились упадок сил и плохая обученность Красной Армии. Постепенно становилось ясно, что времени и пространства, выигранных с помощью пакта, вряд ли будет достаточно. Внезапно вскрылось пагубное влияние репрессий на боеготовность армии. Сталин вряд ли мог не замечать, насколько поредел офицерский корпус. Между маем 1937 г. и сентябрем 1938 г. были репрессированы 36 761 чел. в армии и 3 000 на флоте: 90 % начальников штабов округов и их заместителей, 80 % корпусных и дивизионных командиров и 90 % штабных офицеров и начальников штабов. Стало заметно и снижение образовательного и интеллектуального уровня выживших. К моменту нападения Германии 75 % офицеров и 70 % политруков пробыли на действительной службе менее года^{604}. Обычно бригадный командир должен был обучаться и набираться опыта до десяти лет, прежде чем ему доверяли командовать дивизией, но под давлением обстоятельств его продвигали уже через два — три года. Однако даже в крайних условиях перестройка армии являлась процессом постепенным, что исключало осуществление авантюристических стратегий, если таковые и задумывались.

Столь же пагубно сказалось на боеготовности разрушение во время репрессий единой советской военной доктрины. Здесь следует сделать короткое отступление. Вырабатывая новый подход в стимулирующей к творчеству революционной атмосфере 1920 — начала 1930-х гг., строители Красной Армии создали совершенно оригинальную доктрину, отвечающую как универсальным требованиям, так и специфическим потребностям Советского государства. Эти радикальные инновации были разработаны удивительным трио генералов — Тухачевского, Триандафилова и Иесерсона. Отличительными чертами доктрины являлись отказ от превалировавшего до тех пор распределения военных действий по Клаузевицу — на два уровня, стратегический и тактический, и введение промежуточного, так называемого «оперативного уровня»^{605}.

Доктрину характеризует не только изобретение нового «оперативного уровня», удобно разместившегося между «стратегией» и «тактикой», но и теоретическое предположение об исконно существующем напряжении между двумя уровнями, между «целью» и «средствами» ее осуществления, между сковыванием противника и ударом. Оперативный уровень охватывал и оборонительные, и наступательные элементы военных действий. «Оперативным искусством» являлась способность осознать существование таких напряжений и примирить их в данной ситуации, чтобы достичь цели. С начала двадцатых было полностью признано, что основной принцип использования неотъемлемо существующего напряжения заключается в изучении и осуществлении обороны как необходимой предпосылки успешного наступления.

В 1936 г. Тухачевский опубликовал свои «Проблемы обороны СССР», где анализировал эти вопросы. Ничего зловещего, агрессивного или идеологического не было во всестороннем объединении обороны и наступления. Даже если стратегическая цель была оборонительного характера, допускалась наступательная ориентация оперативных маневров «глубинной операции», используемых для ее достижения^{606}. Так, советская стратегия на случай вторжения заключалась, довольно амбициозно, в быстром перенесении военных действий на территорию противника. Целью обороны было перехватить инициативу у противника и создать условия для контрнаступления^{607}.

С введением Устава 1929 г. передовым частям была поставлена комбинированная задача, включающая действия от проведения рекогносцировки, чтобы обеспечить перегруппировку сил главного удара, до реальных боевых действий с целью помешать противнику захватить ключевые позиции и расстроить наступательные порядки. Таким образом, им отводилась в бою роль, сильно отличавшаяся от роли «авангарда» в прошлом. Границы деятельности передовых частей зависели от степени механизации, так как они должны были сохранять тесный контакт с авангардом огневой поддержки^{608}.

В 1930-е гг. эта концепция была развита введением понятия «глубинных операций», использующих присущее оперативному уровню напряжение. Они предусматривали развертывание сил прикрытия, составленных из бронетанковых эшелонов, взаимодействующих с пехотой и артиллерией для прорыва боевых порядков противника и затем развития первоначального успеха и перенесения оперативных действий в глубину. Выбираясь из тупика, теория предполагала создание подходящих условий для сил прикрытия на границе, чтобы начать быстрое контрнаступление с целью разрушения основного ядра сил противника на его собственной территории. Ключом к эффективному превращению тактических успехов в победу являлось проведение успешных оперативных маневров^{609}. По существу, ожидалось, что первый эшелон, или «силы прикрытия», как их часто называют, расстроит порядки противника, пока мобилизуется, транспортируется и разворачивается второй эшелон^{610}.