Роковой срок

И вот на семнадцатый день блуждания в недрах рапейских лесных земель обнаружили витязи целый каменный город, и тоже все ворота открыты. Заглянули они и вдруг видят, женщина на улице мелькнула! Одежды белые, а волосы – чистое серебро!

В тот же час Скуфь въехала в ворота, однако дома и улицы пусты, а на алтаре огонь горит. Возле него и увидели рапейку, скорее поспешили на площадь, но оказалось, это сморщенная древняя старуха с седыми непокрытыми волосами.

Однако и ей обрадовалась Скуфь, тотчас спешилась, пустила коней пастись, а сама вошла в город, взглянуть на первую рапейку, ибо никто из ныне живущих саров и даже бывших по соседству землепашенных саров и ашкаров этих людей не видывал. Старухи же у всех народов на одно лицо – седая, морщинистая и пятнистая от времени, стоит возле алтаря, опершись на клюку, и будто ничего не замечает.

Важдай оружие с себя снял, поближе подошел.

– Скажи, мать, – у саров так принято было обращаться к пожилым женщинам, – куда же ушли все люди? Мы с добром пришли, а мечи у нас потому, что путь к вам далек, через многие земли.

А она молчит, словно глухая и слепая, но зрачки в глазах вроде бы живые. Между тем солнце село, а из-за гор грозовая туча наползла, вот-вот разродится...

– Мы хотим взять от вас невест, – продолжал ярый муж. – Позови своего государя или князя, я говорить с ним буду.

Старуха все слышала и речь понимала, взглянула кротко на незваного гостя и застучала клюкой к одному из домов. На пороге обернулась, посмотрела в предгрозовое небо и скрылась.

Тут Скуфь вдохновилась, думая, что она звать пошла, стоит на площади и ждет. Время же идет, гром загремел, а старухи все нет, и тогда Важдай сам вошел в тот дом, все углы обшарил, всюду заглянул – пусто! И никакого потайного хода нет...

С грозой же и ливень начался, и тогда, утомленные дорогой и незнаемым в степи гнусом, витязи разошлись по домам и легли спать, завернувшись в меховые плащи. Воевода стражу за воротами выставил и тоже прилег, но едва закрыл глаза, как сквозь раскаты грома услышал тревожный голос турьего рога.

Скуфь выскочила под дождь, а ворота снаружи закрыты наглухо: видно, все рапейские селения были не крепостями, а западнями, чтоб заманивать и ловить супостата.

Важдай поднялся на стену и в зареве частых молний узрел, что стоит за ней рапейское пешее войско в бронзовых латах, такие же шлемы на головах поблескивают, и сами тоже будто из меди – тяжелые, грозные.

Откуда и взялись, если сарскую чуткую стражу врасплох захватили?

Дабы показать, что с миром пришли, ярый муж велел оставить оружие, снять доспехи и встать на стены. Наутро же, когда совсем рассвело, увидела Скуфь, как рапеи бочки со смолой подкатывают, город поджечь вздумали: должно быть, не в первый раз они воюют так с неприятелем, ибо сарам встречались уже старые пожарища.

Витязи, глядя на эти приготовления, не дрогнули, а дождались восхода, поклонились и запели песнь солнцу, однако рапеи не вняли и этому.

– Не досталось нам невест от землепашенных саров, а от этого народа достанется смерть принять, – сказал воевода своим витязям. – Коли таков наш рок, не дрогнем же и примем его, как подобает, с честью и мужеством.

– Любо, ярый муж! – стройно отозвалась Скуфь.

Важдай не стал ждать, когда подожгут, безоружным спустился со стены, а его тут же схватили и подвели к воеводе.

– Если ты предводитель этих людей, ступай назад, – сказал тот. – И умри с ними.

– Мы пришли не умирать, а свататься, – ответил ярый муж. – Мы сары, ваши родственники!

– Народа такого более не существует.

– Но вот же мы перед тобой!

Рапейский воевода заговорил жестко:

– Вы жалкие потомки тех, кто погряз в жиру и утратил волю. Вы достойны смерти на жертвенном огне, а не женитьбы на наших девах.

– Наш государь хочет возродить былую славу саров и жить по законам Тарги. Ныне у него на исходе роковой срок, поэтому и послал в ваши земли, чтобы взять ему невесту и нам. И освежить кровь.

Пьющий солнце был неумолим.

– В ваших жилах течет жирная и густая кровь. Освежить ее можно лишь огнем, ибо нельзя порченой кровью пачкать землю. Бог Ра будет доволен жертвой.

Важдай печально оглянулся назад, где на стенах плотно стояла Скуфь.

– Пожалей город, воевода! Выпусти нас и казни в поле.

– Вы осквернили его. И мы построим новый. – Голос его звучал, как медное било. – Ступай и прими смерть достойно, если посмел назвать себя саром.

– Ну что же, пусть живут на земле одни рапеи!

Ярый муж развернулся и пошел к стене, откуда свисала веревка. Витязи не могли слышать, о чем он говорил с воеводой, однако по тому, как закованные в медь воины поливали смолой стены, догадывались, что их ждет.

Важдай уже взялся за канат, когда один из воинов положил ему руку на плечо:

– Иди за мной!

И отвел его к каменному останцу, у подножия которого одиноко сидел светловолосый и нежный юноша, более похожий на деву. Судя по его белым льняным одеждам и серебряному оплечью, усыпанному самоцветами, это был высокородный рапей, возможно, сын государя, а то и сам государь. И голос у него был негромкий и мягкий.