– В этот раз ты не сказала мне правду. Нам следовало обсудить это до того, как ты пошла к адвокату. – Он снова прижал ее к себе, и на этот раз она немного поддалась. – В твоем теле сейчас происходят серьезные биологические изменения. На первый план во всем выходит материнский инстинкт – по-другому и быть не может, было бы ненормально, если бы было по-другому, – и он влияет на твое поведение и на твои решения. Возможно, вместо того, чтобы ходить к адвокатам, нам стоило бы обратиться к психологу. Может, поищем психолога, специализирующегося в этой области? – Восприняв ее молчание как хороший знак, он обнял ее крепче и понизил голос: – Сьюзен, я понимаю, что на тебя многое свалилось. Ты мужественно прошла через это. Все почти закончилось. Забудь о сделке и подумай о нас. Как, по-твоему, я должен себя чувствовать? Ты хочешь, чтобы я смотрел на этого ребенка – а потом он вырастет, станет подростком, затем взрослым – каждый день до самой смерти? Зная, что половина его – это мистер Сароцини?
Она продолжала молчать.
– Чувствуя вину за то, что мы не выполнили своих обязательств в заключенной сделке? Что мы лишили мистера и миссис Сароцини ребенка, которого они так отчаянно хотели?
Сьюзен тихо, едва различимо сказала:
– Фергюс Донлеви думает, что мистер Сароцини хочет принести моего ребенка в жертву.
Джон подумал, что ослышался.
– Что?
– В Скотленд-Ярде есть дело на Майлза Ванроу. Фергюс сказал, что мистер Сароцини умер в тысяча девятьсот сорок седьмом году. Я рожу ребенка, а мистер Сароцини и Майлз Ванроу принесут его в жертву на черной мессе.
– Что?
– Это правда.
Джон отпустил Сьюзен. Это был такой абсурд, что он начал улыбаться – просто не смог ничего с собой поделать.
– И когда он поделился с тобой этим перлом?
– В понедельник.
Он поискал глазами бутылку виски, нашел ее и наполнил стакан на три пальца. Затем бросил в стакан льда.
– Я полагал, Фергюс – разумный человек. За каким чертом ему понадобилось говорить тебе такую чушь?
– Потому что ему не все равно.
Джон плеснул в стакан воды из-под крана, поболтал смесь и сделал глоток. Затем снова вгрызся в занозу.
– Ты ему веришь? Ты веришь в то, что он сказал?
Сьюзен почувствовала вину за то, что рассказала Фергюсу их секрет.
– Я…
Она не знала, верила она или нет. Она звонила ему несколько раз вчера и сегодня, но каждый раз ее встречал автоответчик. Он еще не перезвонил ей, и это было удивительно, потому что обычно он перезванивал тут же.
Вопрос, который задал ей Джон, крутился у нее в голове с момента ухода Фергюса. Как бы то ни было, Фергюс что-то знает о мистере Сароцини или Майлзе Ванроу – только не говорит. Может, ей не стоило рассказывать ему о том, что ребенок не от Джона. Может, это было ошибкой. Может, он бы больше рассказал ей, если бы она хоть немного помолчала.
Она уже ничего не понимала и чувствовала на своих плечах неимоверную усталость. Думать о чем-то стоило ей больших усилий. И чем больше она думала, тем больше пугалась.
– Я не знаю, – наконец сказала она. – Я не знаю, верю я или нет. В прошлом году у нас с ним был странный разговор. Как-то за обедом он вдруг сказал мне, что я выполню свое предназначение.
– Выполнишь свое предназначение?
Она кивнула.
– Не знаю, что ему ударило в голову, – сказал Джон. – Но выглядит это так, будто у него совсем шарики за ролики закатились.
Сьюзен вернулась к помидорам:
– Хочешь поужинать здесь или перед телевизором?
– Давай здесь. Заодно поговорим, – сказал он. – Расскажи подробно, что он наплел тебе про это жертвоприношение.
Сьюзен рассказала ему все, что услышала от Фергюса об Эмиле Сароцини: что его называли Антихристом, дьяволом во плоти, что Алистер Кроули позаимствовал у него свой имидж, что он, предположительно, умер в 1947-м, но мог и не умереть.
– Значит, наш мистер Сароцини – стодесятилетний супермен?
Она улыбнулась:
– Это невозможно.
Джон тоже улыбнулся. Он был рад увидеть, что к жене возвратилось хоть подобие чувства юмора.
– Да нет, почему. Но если ему сто десять лет, я хочу знать, какие таблетки он принимает, потому что я тоже их хочу!
Затем она рассказала ему о деле на Майлза Ванроу, заведенном в Скотленд-Ярде, о том, что гинеколог присутствовал на черной мессе, во время которой должен был быть принесен в жертву ребенок.
Джон, улыбаясь, покачал головой. В это он не мог поверить.