Роковые годы

Без идеи, без дисциплины перед нами были не войска, а вооруженная толпа, для всех одинаково опасная. Она была одета в шинели, получала от казны продовольствие, пользовалась казенными квартирами. Среди нее, приблизительно один на четыреста, виднелись офицеры, которым пришлось взять на себя неблагодарную задачу уговаривать не увлекаться модными и приятными лозунгами. Им кричали: «контрреволюция!» Среди тыловых офицеров, в некоторых местах пригорода и столичных командах, сразу появляются революционные коменданты из старых и убежденных противников дисциплины. Нельзя также обойти молчанием другой тип, правда – немногочисленный, но знакомый армии. Обыкновенно – это поручик, обязательно со скверной боевой репутацией, митингующий, посылающий делегации и добивающийся выборным порядком должности командира полка.

Сами по себе отдельные случаи не были опасны, но зато подавали дурные примеры, которые толкали к быстрому разрушению.

Уже в конце марта в Петрограде трудно было найти стоящих на часах солдат: все часовые сидели на стульях и табуретах, а около них стояли прислоненные к стене винтовки. К этому надо добавить, что, идя на пост, солдат никогда не забывал запастись семечками и папиросами.

О занятиях в частях можно сказать очень немного. Прежде всего, солдаты поняли, что на войну их не пошлют, а потому самое обучение военному делу считали для себя бесполезным. Они не имели представления о внутреннем фронте гражданской войны; а для охраны революции их собирали на митинги, выводили на демонстрации, и все кончалось общим торжеством и удовольствием. Кроме того, помещения в казармах часто были заняты большими собраниями и митингами. Да, наконец, не было и дисциплинарной власти, которая бы имела право и могла вернуть солдата в строй.

Праздное и бесцельное проживание, естественно, привело к тяге в город. И вот улицы заполняются гуляющими; а более практичные отправляются на вольные работы, продают газеты, семечки, заводят свои маленькие, переносные торговые лотки, подметают улицы, преобразовываются в носильщиков и даже зачисляются в милицию.

Для усиления офицерского состава, его авторитета и единения с солдатами Корнилов стал производить унтер-офицеров в прапорщики по 20 на батальон. Новые офицеры сразу прониклись идеей порядка; они прилагали все усилия, чтобы воздействовать на солдат, обращались с ними по-своему, не останавливаясь перед рукоприкладством.

Балабин назначал для разрешения всевозможных личных вопросов смешанные комиссии из солдат и офицеров. В большинстве случаев офицерам удавалось удерживать за собою руководство расследований, доводить их до благополучного конца.

Вопрос о реорганизации многочисленных запасных батальонов в полки нормального состава был поднят Корниловым и проведен в приказе. Военное министерство согласилось на него в принципе, но приступить к переформированию не разрешило.

Власть Главнокомандующего была номинальна. Петроград официально узнал об этом 21 апреля. В этот день Корнилов вызывает батарею и батальон для защиты Верховной Власти против вооруженной «манифестации», устроенной перед Мариинским дворцом. Выступление было организовано большевиками при участии немцев, как выяснилось по делам публициста К.-Степина[20]. Председатель Совета солд. и раб. депутатов Чхеидзе телеграммой отменяет наряд; вызванные части остаются в казармах. «Только Исполнительному комитету принадлежит право располагать вами», – пишет Чхеидзе в своем обращении ко всем частям гарнизона. Войска послушались Чхеидзе. Права Главнокомандующего упраздняются. Корнилов уходит.

Новому Главнокомандующему Половцову с трудом удается добиться компромисса, в силу которого приказы будут все же подписываться Главнокомандующим, но обязательно контрассигноваться двумя из шести и точно поименованными членами Исполнительного комитета Совета.