— Допустим, однако вы довольно быстро оправились, не так ли? Ведь всего два дня спустя, когда вы прибежали ко мне в участок, то отнюдь не производили впечатления больного.
— Боже! — простонал Винокуров, хватаясь за голову и страдальчески глядя на следователя. — К чему вы задаете все эти нелепые вопросы? Чего вы от меня хотите?
— Полагаю, наша беседа действительно становится бесполезной, — слегка обидевшись на словосочетание «нелепые вопросы», сухо заявил Макар Александрович. — Но напоследок хочу заметить, что вы напрасно стараетесь изобразить из себя убитого горем поклонника — это у вас не слишком убедительно получается! Видимо, в отличие от Надежды Павловны, вы не наделены актерским талантом.
— Но я ее любил!
— А почему же тогда вы так мало о ней знаете? Ведь, в сущности, кроме ничем не подкрепленных ссылок на некие семейные обстоятельства, у вас нет никаких предположений о том, что могло подтолкнуть ее на столь ужасный поступок, как самоубийство? Я не прав?
— Да, я действительно этого не понимаю…
— В таком случае, я даже не желаю вам поскорее утешиться, поскольку нисколько не сомневаюсь, что вы успешно сделаете это и безо всяких пожеланий!
Выпроводив студента столь жестоким образом, Макар Александрович почувствовал, что несколько переборщил. В самом деле, чего он хотел от этого долговязого юноши, целиком погруженного в собственные переживания, какими бы они ни были — искренними или наигранными?
Однако ему не пришлось слишком долго досадовать на состоявшийся — и действительно нелепый разговор! — поскольку не прошло и пяти минут, как в дверь кабинета постучал дежурный полицейский чиновник.
— Что такое? — осведомился Гурский.
— Вот-с, Макар Александрович, только что принес посыльный, — отрапортовал тот, проходя через весь кабинет и кладя на стол следователю компактный сверток, туго перетянутый бечевой.
— От кого?
— Не сообщил-с.
— Что за дичь? — изумился Макар Александрович, беря сверток и взвешивая его на ладони. — Позови-ка мне этого посыльного.
— Уже ушел-с.
— А зачем отпустили?
Чиновник виновато пожал сутулыми плечами и поспешил добавить:
— Он сказал, что внутри имеется какая-то записка-с…
— Да? Ну ладно, посмотрим, что это такое. — Гурский достал нож для разрезания бумаги и ловко перерезал бечеву. Стоило ему развернуть грубую плотную упаковку, как в глаза тут же бросилась толстая пачка сторублевых банковских билетов. — Эт-то еще что?
Макар Александрович лихорадочно разворошил деньги и быстро нашел лист бумаги, на котором печатным шрифтом была выведена только одна фраза: «В случае прекращения дела о самоубийстве Надежды Симоновой господин следователь получит ровно такую же сумму». Слово «самоубийство» было дважды подчеркнуто.
— Всем стоять! — не своим голосом взревел Гурский, как подброшенный вскакивая со своего места. — Куда пошел это чертов посыльный? Как выглядел, ну?
— Невысокий парнишка лет пятнадцати в овечьем полушубке, — пролепетал испуганный чиновник. — Самой обычной наружности-с…
— Куда пошел, черт вас всех раздери?
— Кажется, в сторону Садовой.
— Олухи, вашу мать! — прорычал Макар Александрович, пулей выскакивая из своего кабинета. В коридоре он налетел на частного пристава Привалова, который степенно шествовал в его направлении.
— Что случилось? — успел спросить тот, увидев искаженное лицо Гурского.
— После, Егор Алексеевич, после… — пробегая мимо него, бросил следователь. — Обождите пока в моем кабинете.
Выскочив в одном сюртуке на мороз, Макар Александрович бегло огляделся по сторонам. Следственный участок находился на Итальянской улице, одним концом упиравшейся в набережную Мойки, другим — Фонтанки, а примерно посередине Итальянскую пересекала весьма оживленная Садовая улица.
На его счастье, посыльный никуда не ушел. Стоя возле ближайшего подъезда, мальчишка мирно беседовал с дворником. Гурский ястребом налетел на него, яростно схватив за ухо так, что тот взвизгнул от боли.
— Ты кто? — закричал следователь. — Посыльный?
— Да, посыльный… пусти, дяденька…
— От кого — получил пакет?
— Да вон от того господина…
— Которого?
— А вон, возле кареты топчется.
Гурский отпустил детское ухо и глянул в сторону Садовой. Там стояла карета, возле открытой дверцы которой прохаживался сутулый и чернявый господин в надвинутой на глаза шапке и с высоко поднятым воротником шубы. Заметив следователя, он тут же запрыгнул в карету, и она немедленно тронулась с места.
Макар Александрович бросился в погоню, расталкивая прохожих и громогласно взывая:
— Извозчик!
Увы, но ни одного извозчика поблизости не оказалось, а карета тем временем свернула на Садовую и понеслась в сторону Михайловского замка.
Гневно выругавшись, Макар Александрович какое-то время глядел ей вслед, затем поежился от холода и нехотя направился обратно в участок. Проходя мимо парнишки, испуганно прячущегося за широкую спину дворника, он зачем-то погрозил ему пальцем, после чего вошел в здание и быстро проследовал в свой кабинет.