Роковые поцелуи

– Ты красива. Хотя другие тоже были красивыми. Твои глаза определенно неповторимы. – Лиз опустила руку. – Все это почти не имеет отношения к тому, почему Ахилл завел любовную связь с тобой.

– Мадам…

– Ты и мой сын любовники, правда?

Элеонора покраснела.

– Думаю, да. Полагаю, я должна тебя ненавидеть, – размышляла мадам Д'Ажене. – Разве это не одна из обязанностей матери? Ругаться и злиться на пассий своего сына? Но, мадам Баттяни, такие обязанности скучны для меня. Тебя ведь зовут Элеонора? Прекрасное имя. По правде говоря, Элеонора, сегодня я приехала сюда, полная восхищения. Знаешь, ты первая.

– Первая в чем? – недоумевающе спросила Элеонора. – Конечно, не первая пассия! Этому я никогда не поверю.

– А я и не буду тебя просить поверить в это. Мой сын – мужчина, и когда женщине судьба предлагает гореть, мужчина охладит сердце любой женщины. Ты не первая его физическая страсть, мадам Баттяни. Однако первая чувственная.

– Вы ошибаетесь в данном вопросе, – сказала Элеонора, обходя Лиз и возвращаясь в комнату. Прямо держа спину, со шпагой в руке она подошла к каминной стойке, где стояла ванна-лебедь.

Элеонора услышала сзади шаги матери Ахилла.

– Нет, я не думаю, что ошибаюсь в данном вопросе. Именно твое имя он бы повторял, если бы не носился с этими чертовыми трубадурами.

Элеонора повернулась к Лиз лицом.

– Называл мое имя? – повторила она, не веря. – Вы знаете, где он?

– Конечно. Пока усердный отец Эдуард не нарушил данных ему инструкций, что было сомнительно.

– Инструкций? Что вы сделали?

– Я говорила Ахиллу, что не потерплю его вмешательства в свои дела. Я слышала, что он почти разрушил замок Д'Ажене, перед тем как приехать сюда.

– Что вы сделали?

Губы Лиз изогнулись в самодовольной улыбке.

– Отец Эдуард, скажем так, влез до крайней степени не в свои дела в политике. Кажется, он осознает, что Чарльз Альберт в Баварии на границе у Пассау желает начать свое наступление в Австрию. А здесь находится француз – граф, не меньше – без багажа, но с любовницей, направляющейся в Пассау. Немного требовалось, чтобы убедить рьяного отца, что Ахилл находится здесь, чтобы подготовить вторжение из Пассау врагов Баварии.

Элеонора взяла шпагу за эфес и сбросила ножны. Они скользнули на пол с металлическим звоном.

– Вы сделали это для собственного сына? – Она приняла фехтовальную стойку и направила острие шпаги в побледневшее лицо мадам Д'Ажене. – Где он?

– Где его болтливый Тристан делал ему немного добра.

Шпага уперлась в черное одеяние монашеской рясы.

– И где это?

– Ты не сможешь убить монахиню!

– Смогу, – уверила ее Элеонора. – Я смогу быстро прекратить это.

– Ты считаешь меня ненормальной матерью? Все, чего я хочу, – это обрести покой.

Элеонора, махнув шпагой, срубила розу.

– У вас есть шанс, мадам настоятельница. Теперь очередь вашего сына. Где вы его держите?

– Неподалеку есть один монастырь в горах. Его братья – последователи последнего аббата де Рансе!

Элеонору охватил ужас, внутри все сжалось так, что, казалось, затрещали кости.

– Рансе? Вы отправили Ахилла в аббатство Рансе? – Элеонора опустила шпагу, боясь не удержаться от желания проткнуть насквозь стоявшую перед нею женщину.

– Вы действительно будете счастливы, если Господь простит ваши грехи, – произнесла она дрожащим от ярости голосом. – Потому что вы, мадам, имеете множество грехов, которые должны быть прощены. Хотя я не стала бы делать этого. А теперь убирайтесь.

Элеоноре хотелось увидеть, что женщина побежит к двери, как трусливая собака, но мать Ахилла пошла с достоинством.

– Подумай о своих грехах, мадам Баттяни, – сказала ей настоятельница монастыря Святой Валерии, выходя за дверь. – Хотя я не завидую тем, кто оказался в постели моего сына.

– Убирайтесь.

Глава 21

Дверь захлопнулась за Лиз Д'Ажене, но Элеонора этого не услышала. Рансе! Боже небесный, как могла мать сделать такое с собственным сыном? Даже ее мать лишь грозилась послать ее брата Габриэля в Рансе. Он рассказывал ей, что делают там монахи и какие они.

Они не пили вина, не ели мяса. Вежливо их можно было назвать суровыми. Они вставали в два, ложились в семь. А днем рыли себе могилы. Единственное, что им позволено было говорить, это «memento mori» – помни о смерти.

Читать книги им не разрешалось. А епитимьей для одного из их последователей были четырнадцать дней без хлеба, лишь несколько капель воды в день и постоянный вкус кнута.

Шпага выскользнула из рук Элеоноры и грохнулась на пол. Этот звук вырвал ее из состояния ужаса. Один Святой Стефан знал, что они могут сделать с таким человеком, как Ахилл.

Она должна помочь ему выбраться. Но как? Как ей удрать отсюда, если возле дверей швейцарцы с пиками? Где находится монастырь? Где она будет искать Ахилла?

Вопросы обрушивались на Элеонору, пока она сама себя резко не остановила.

«Правильно, паникуй! Будь пустоголовой никчемной дурой. Это уж точно поможет Ахиллу выбраться из того проклятого места, – обругала Элеонора себя. Она заставила себя поднять шпагу. – Обмороки после. Думай о человеке, подобном Ахиллу, среди монахов Рансе. Ты должна помочь ему сейчас».