Роксана. Детство

— Ты этот рецепт откуда узнала? — вдруг словно очнулась опекунша.

До этой минуты она просто делала то, что я говорила. Без лишнего любопытства и сомнений. Словно в расслабленном трансе, сняв с себя груз ответственности. Я прямо видела, как она наслаждается этим. Пусть на несколько минут, пусть в житейских мелочах, но какое счастье, когда не надо принимать решения. Просто делай, что говорят, и всё…

Пока она возилась по хозяйству, я внимательно рассмотрела женщину, которая приходится бабушкой моему новому телу. Оказывается, не была она старухой ни разу. Зрелая женщина, немногим старше меня той… прошлой. Как там в классических романах писали? «Со следами былой красоты на породистом лице». Так и хотелось в её адрес сказать: «Были и мы когда-то рысаками». Да, были… Но сейчас бедолага сломлена чем-то, и видно, что в депрессии. Заметно, что держится из последних сил и только ради внучки. Не стало бы девочки, и она бы следом ушла не раздумывая.

— Ба, так ты расскажешь, кто мы и что с нами случилось?

— Мы Верхосвятские, Ксаночка, — ответила бабушка так, словно эту фамилию должна знать каждая шавка из подворотни, не говоря уже о душе взрослой женщины, случайно забредшей в тело пятилетней девочки. Видя, что ситуация для меня не прояснилась, рассказчица продолжила: — Я вдовствующая княгиня Глафира Александровна Верхосвятская, ты моя внучка княжна Роксана Петровна Верхосвятская, единственная дочь моего сына, князя Петра Андреевича…

— Верхосвятского… — испорченной пластинкой повторила я, думая о том, случайно ли мы с девочкой тёзки. Но это к лучшему — путаться не буду. Роксана Петровна — привычно.

— Да. Вспомнила? — Выговаривая эти имена, княгиня словно выше становилась и моложе. Из глаз туманность задумчивая рассеялась, гордостью родовой блеснули очи. Ненадолго, правда. Что-то вспомнив, ссутулилась, и космы вдоль лица повисли. — Только в прошлом всё это. Петруша в остроге, а мы здесь… в ссылке. Лишены всего. Званий, привилегий, земель, движимого и недвижимого имущества.

И вздох как всхип… Неожиданный, пугающий.

— За что, бабушка?

— Да ни за что. Оговор то был, детка. Не мог Петруша такое сотворить… чтобы против самодержца в заговор вступить, — и вновь всхлип.

— Ох ты! — я даже рот руками зажала. Такое обвинение головы стоит. А папенька ещё жив, и мы живы. Повезло…

— Уповаю на мудрость государеву… Верю, что разберётся во всём и не даст безвинно оклеветанным сгинуть! — Это уже не всхлипывание, а начало истерики.

Эх, бабушка!

— А матушка где? — решила отвлечь от уже наезженной эмоциональной тропы. После истерики наступает отупение. Чему удивляться, что она дым в хибаре не заметила.

— Померла Лизонька… Тебе ещё годика не была, как она преставилась, — аккуратно вытерла нос и промокнула слёзы Глафира Александровна.

Всё бы ничего… и жесты изящные, и сопельки беззвучно подобрала — да вот только тряпица в пальчиках чумазых замызгана донельзя.

— Ба, а где мы до того жили и где сейчас обитаем?

— Почти три месяца мы где-то под Волаждой живём. Деревня называется Кали́новка. А раньше в поместье своём проживали в Смолянской губернии. Хорошее у нас поместье было, богатое. Поля, леса, пруды… Всего хватало. Льном торговали, шерстью… Зерно морем отправляли. Куда? Не помню, голубка… У меня в последнее время что-то с памятью совсем плохо стало. И голова часто болит.

— Это оттого, что ты много плачешь и думаешь о грустном, — ворчливо заметила я и чуть было не засмеялась, представив, как это со стороны смотрится — пятилетняя соплюшка поучает бабку, как той жить надо. — У травницы надо попросить и попить сбор успокаивающий.

— Попрошу, ягодка моя сладкая, и попью обязательно, — послушно согласилась женщина.

И тут я задумалась: у нас есть продукты — пусть не так много, но свежие и качественные, травница меня лечила, и княгиня не стала отговариваться безденежьем, когда я посоветовала за снадобьем обратиться…

— Бабушка, а на какие средства мы живём?

— Так содержание нам как ссыльным положено. Серебряный зубр на меня и ползубра медью на тебя. Каждый месяц урядник привозит. Дня через три наведаться должен. Заодно проверит, не сбежали ли мы, не наведывался ли к нам кто чужой. Избу вот эту выделили, воз дров привезли, как заселили. Муки мешок. Староста сказал, у кого молоко брать, а у кого яйца. Живём…

Ага… судя по всему, голодная смерть нам не грозит. Хорошо. Но хватит старуху мучить расспросами. Отдохнуть надо и ей, и мне. Отдохнуть и подумать, как и зачем жить дальше. Задумавшись, я подняла глаза на потолок.

Да твою… Ой! Я же теперь княжна, да притом юная, значит, не пристало мне выражаться так, одёрнула саму себя и, предварительно немного посопев носом, захныкала.

— Что? — вскинулась опекунша. — Что, моя деточка? Болит где?

— Страшно мне, бабушка! — и ткнула пальцем в чёрные от копоти тенёта. — Ночью глаза открою, а они над головой летают. Днём взгляну — опять они надо мной кружат. Страшно. Ах, как страшно, бабушка!

— Так делать-то что? — растерялась Глафира.

— Может, смести их и в печке сжечь?

Глава 2