Роксана. Девочка у моря

Кажется, он уже понял мой замысел и принялся с интересом рассматривать ботинки франта.

— Милостивый государь, — вновь обратилась я молодому, — у вас есть выбор. Первый вариант это пойти со мной искать выход к людям, — господинчик поблек лицом, и я решила его подбодрить: — Но вы можете на время поменяться обувью с Евстафием Евстафьевичем, который с радостью составит мне компанию.

Усач радостно кивнул. Было видно, что человек он деятельный, сидеть на нашем островке ему утомительно, слушать пустые разговоры скучно, и бежать от этого он был готов даже в тапках.

— Да как же я буду в костюме и домашней обуви? — начал было возмущаться «милостивый государь», но к нему подошла его юная спутница, что-то шепнула, и он принялся разуваться. Уже держа в одной руке так необходимую нам пару, он высокомерно произнёс: — Надеюсь, вы не будете в них по навозу топтаться.

— Как придётся, молодой человек, как придётся, — пыхтя завязывал шнурки господин Венедиктов. Закончив обуваться, он притопнул каблуком и обратился ко мне: — Готов служить, Ваша Светлость. Приказывайте!

Протиснувшись в ту щель, что вела в соседний с нашим островком дворик, мы осмотрелись, выбирая путь. Правда, выбор был невелик: или в гору по тропке между кустами, или назад. Поэтому я двинулась было к тем зарослям, где исчезала тропинка, но Евстафий Евстафьевич меня опередил и первым раздвинул ветки, преграждающие дорогу.

Землетрясение, обрушившее здания, самой почве на этом участке повредило мало, давая нам со спутником возможность, пусть с трудом, но не отклоняться от проложенной тропы. Здесь даже кое-где каменная плитка сохранилась.

— Может, зря мы парня разули? — пробурчал Евстафий Евстафьевич. — Тут и в моих домашних туфлях пройти можно.

— Кто знает, что дальше будет, — переводя дыхание, отозвалась я.

Мужчина молча кивнул и протянул руку, помогая перебраться через упавшее на дорогу дерево. Шли мы недолго, но всё время в гору. Подъём был достаточно крутым, даже для меня, чуть ли не каждый день бегающей в деревню через горное плато. Мы часто останавливались отдохнуть, осмотреться и решить, что продолжаем идти вверх. Потому как больше идти некуда. Слева и справа от узкого перешейка, по которому поднимались, были всё те же вздыбившиеся бугры.

Остановившись в очередной раз, я подняла голову, желая понять, куда же мы идём, и ахнула. Метрах в двадцати над нами возвышался храм Триединого. Целый! Без единой трещинки на белоснежных стенах, а позолоченная крыша в виде треугольной пирамиды матово сияла сквозь пыльную мглу.

— Вы это тоже видите? — шёпотом спросила я спутника — Это не галлюцинация?

— Вижу, — внезапно севшим голосом ответил Евстафий Евстафьевич. — А для того, чтобы понять, что это не мираж, нам надо подойти поближе.

И мы начали карабкаться по почти отвесному склону, цепляясь за кусты, хватаясь за выступающие камни, помогая друг другу советами, куда лучше поставить ногу.

Храм был настоящий. И даже дверца в больших вратах была приоткрыта. Чувствуя непонятную робость, я вошла в прохладу просторного притвора и через центральную часть взглянула на амвон. Там в тусклом свете свечи истово молился коленопреклонённый рид.

Коллежский асессор, обошедший храм по периметру, остановился за спиной священнослужителя и тихонько кашлянул, привлекая внимание жреца. Тот, не прерывая молитвы, кивнул, давая понять, что посетителей он заметил.

— Подождём, — шёпотом предложил мне господин Венедиктов, я согласилась и тоже пошла осматривать храм.

Случилось так, что за всё время пребывания в этом мире я с религиями сталкивалась редко и опосредованно. А в храме и вовсе один раз только была, когда Таир на экскурсию возил. «Неужели надо было случиться катастрофе, чтобы я вошла в церковь?» — задала я себе вопрос, но ответить на него не успела.

— Рад видеть вас, добрые люди, — спокойно, словно ничего не случилось, поприветствовал нас рид. — Вы пришли за благословением Триединого или ищете утешения?

— Мы ищем убежище для себя и наших товарищей, — резко откликнулся Евстафий.

Рид осмотрел нашу странную одежду — коллежский асессор в запылившейся, местами порвавшейся пижаме, я выглядела не лучше, разве что не в одежде для сна, но грязи и прорех на моей блузке хватало, — и удивительно приподнял брови.

— Вижу, что вы попали в сложную ситуацию… — начал было жрец, но тут мой запас терпения, принятия мира и случившегося резко закончился.

— Очнись, старик! — взвизгнула я. Почему назвала его стариком, так и не поняла. Рид был средних лет, без приторной слащавости и нарочитой благообразности. Если бы встретила его не в храме, а на улице, никогда бы не подумала, что он священник. — Подойди к двери, высунь нос наружу, посмотри, что вокруг творится!

Подошёл, не поленился, вышел на паперть и замер в ужасе.

— Милость Триединого, да как же это? — ахнул он и опёрся спиной на стену храма. Потом посмотрел на нас глазами, полными боли, и спросил: — Что случилось?

— Сам не видишь? Землетрясение… — отчего-то мой спутник не питал к жрецу почтения. — Сам-то ты где был всё утро? Спал, что ли?