Настуся неуверенно кивнула в знак согласия, не зная, что ей надлежит делать дальше. В спальне мгновенно появились еще две невольницы, отвешивая церемонные поклоны. Одна из них спросила, не угодно ли госпоже искупаться. Настуся снова кивнула, испытывая странное смешанное чувство – ей было неловко пользоваться их услугами, ведь она сама еще вчера была такой же невольницей. Тем временем служанки накинули на нее легкие одежды и отвели в чудесную купальню.
Настуся молча плескалась в бассейне с водой, на поверхности которой плавали розовые лепестки, а ее сердце билось почти так же, как вчера, когда она впервые увидела Сулеймана. После купания служанки провели ее в комнату для одевания, где она увидела множество прекрасных сосудов с драгоценными благовониями.
Чего там только не было!
На маленьких столиках из черного дерева были расставлены благовония из Индостана, краски для лица и тела, притирания: влажный сандал и темная аньяна, бледно-розовая паталь и ярко-алая бимба, и ароматный приянг, и черный алоэ, и волшебная мазь из красной смолы дерева лякка… А неподалеку в курильнице медленно тлели пахучие коренья нарда.
Под окнами в водоемах цвели розовые лотосы, пахучая жимолость и белые «цветы смеха», иначе называемые кетаки, и канадали, и удивительные манго с цветками красными, как кровь, и ласкающая взгляд карникара.
Некоторые из этих ароматов и благовоний Настуся видела в покоях своей прежней госпожи, но далеко не все. Поэтому многим из того, что стояло перед ней, она просто не умела пользоваться, хоть недавно сама помогала своей госпоже. Поэтому служанки делали с ней все, что хотели, и на все их вопросы она отвечала утвердительно.
И лишь когда пришел черед одеваться, она сама выбрала наряды тех цветов, что были ей по душе.
Не успела Настуся перевести дух, как настало время идти в трапезную, где для нее уже был накрыт столик с различными закусками, сладостями и фруктами. Там она велела служанкам, чтобы те оставили ее в одиночестве.
Убедившись, что она действительно одна в просторной, пышно убранной столовой, Настуся упала на колени и долго молилась. Искренняя, идущая от сердца молитва успокоила ее и придала мужества. Она присела к столу и осторожно отведала блюд с султанской кухни, непрерывно думая при этом о Сулеймане…
Молодой султан проснулся с мыслью о невольнице-чужеземке. Никогда еще он не испытывал ничего подобного. Был словно во хмелю, каждая жилка в теле дрожала.
Ему, господину трех частей света, оказала сопротивление принадлежащая ему невольница… И к тому же, ссылаясь на свою веру!.. Вещь, неслыханная в его роду!..
Мысли его беспорядочно метались. И все они были связаны с той невольницей, которую он увидел впервые не далее как вчера. Попытался отвлечься – ничего не вышло. Образ молодой чужеземки снова и снова возникал перед ним.
Вот она, как живая: золотистые волосы, синие очи… Лицо… Белое как снег, с таким нежным румянцем, какой бывает только на внешних лепестках нераскрывшегося бутона розы… И такое же ласковое, как у его матери, которая все еще волнуется за него… И при этом энергичное и полное внутренней силы!..
Глаза Сулеймана покраснели за эту ночь еще больше, чем вчера.
Дрожь пронизала все его тело. Да, он еще никогда не встречал женщины, которая так напоминала бы его мать, как эта невольница из далекого Лехистана. И он был уверен, что она и только она способна возразить ему так же ласково и твердо, как мать – единственная женщина в мире, которая до сих пор могла говорить ему правду в глаза, когда он возносился в гордыне или совершал ошибки.
Среди вечной лести и восхвалений острое слово матери было ему так же необходимо, как кусок хлеба голодному. А теперь в его сердце поселилась уверенность, что и эта невольница скажет слова истины, если только станет его женой…
Поднявшись с ложа, султан подошел к окну.
Дворцовый парк был охвачен цветением. И в душе султана расцветала вторая любовь. Он чувствовал это с невероятной остротой, но, не веря себе, снова и снова пытался понять, чем же, собственно, пленила его сердце эта девушка из далекой страны. Снова и снова воображение рисовало ему ее образ: белое, как цветок жасмина, лицо, исполненное глубокого покоя, большие бездонные глаза… Она говорила так спокойно и рассудительно, словно принадлежала к числу самых прославленных улемов ислама. По крайней мере, так ему казалось…
Внезапно шевельнулась тайная мысль, которой он устыдился. Эта мысль неосознанно была с ним еще вчера, но теперь стала острой и настойчивой, стремительно завладела всем его существом и чувствами, прокатилась горячей волной по его челу, лицу, груди, рукам и ногам. От нее султану стало так жарко, что его пересохшие губы невольно приоткрылись.
Только тогда он осознал, что им владеет страсть. К чужеземке. Невольнице. Христианке! К ней одной!..
И припомнились ее слова о чаше с красным вином. Нет, он еще никогда не пил этого багряного напитка, на который Пророк наложил запрет, но знал, что он творит с людьми. Это почти как любовь. Но любовь сильнее и крепче!..