Роксолана и Сулейман. Возлюбленные «Великолепного века»

Невозможно представить, каково было все годы правления Селима Хафсе. Сулейман учился трудной науке управления в Манисе, Хафса была рядом с сыном. Наверное, не проходило и дня, чтобы она не думала о возможном гневе султана, о том, что простой навет, слух, чья-то ложь могут этот гнев вызвать и что Селим не пожалеет единственного оставшегося в живых сына.

У Хафсы серьезно болело сердце, это не удивительно: она прожила пусть обеспеченную, но очень нелегкую из-за постоянных опасностей и треволнений жизнь.

Султан Селим Явуз не столь уж благоволил к сыну, хотя ничего против него не предпринимал. Но Хафса не могла не понимать, что султан может передать власть вовсе не сыну, а постороннему человеку, так попытался поступить их потомок султан Ахмед – посадить после себя на трон любовника.

Но ничего предпринять против сына и его матери султан Селим не успел, если и намеревался это сделать. В 1520 году, отложив не вполне подготовленный поход на Белград на год, он отправился подлечить нервишки, поохотиться и отдохнуть в родовое имение под Эдирной. Не доехал – загадочная, но такая своевременная болезнь скрутила его на половине дороги в Чорлу.

Сулейман стал следующим – десятым – султаном Османской империи. Для турок число десять священно, а в судьбе Сулеймана оно повторялось так или иначе не единожды. Десятки Сулеймана принесли Османской империи счастье. Этот султан удался всем: был тверд, но добр, решителен и совестлив, соблюдал законы, не подгоняя их под себя, правда вот, неписаные нарушал ради какой-то зеленоглазой пигалицы Роксоланы.

Гарем султана не может быть таким, какой был у шех-заде, Хафса принялась организовывать быт в Стамбуле, набирая новых рабынь и наложниц. Кстати, в Манисе в гареме Сулеймана было всего двенадцать женщин: валиде, сестры, две наложницы, трое детей, хензнедар-уста, секретарь и несколько рабынь и евнухов. Теперь хозяйство Хафсы разрасталось до тысяч человек, всех нужно было разместить, накормить, напоить, занять делом, развлечь и защитить. А еще пресечь неизбежные стычки, склоки, сплетни и зависть.

Хафса прекрасно справилась, она наладила четкую работу всех служб и ввела строгие правила поведения. А еще определила раз и навсегда: всем все одинаковое! Все кадины получали одинаковое содержание, их комнаты были одинаково обставлены, трудилось одинаковое количество служанок, одинаковые кареты для выезда, одинаковое число евнухов… Отличались только цветом и возможностью приобрести что-то на собственные деньги.

Интересно, как выходил из положения султан, любивший создавать ювелирные украшения? Неужели делал по два – для Гульфем и для Махидевран? Ведь кадина могла не на шутку обидеться, увидев у соперницы новый браслет.

Также одинаково, но уже на другом уровне содержались икбал.

Даже рабыни получали отрезы на одежду одного качества.

Иначе нельзя, иначе не миновать скандала.

И все бы ничего, обитательницы гарема привыкли и к строгой иерархии, и к правилам, и к равенству в пределах своей группы, и к надеждам попасть в группу повыше, но появилась Роксолана, и все встало с ног на голову.

Пожалуй, самым трудным для Хафсы было не выжить или найти свое место, а справиться с беспорядком, который одним своим существованием внесла в уже налаженную жизнь гарема эта девушка, вернее, не сама Роксолана, а влюбленный в нее Сулейман, готовый нарушать любые твердо установленные правила.

Согласно всем оставленным о ней отзывам, Хафса была доброй и справедливой женщиной, она не могла и не стала бы воевать против матери своих внуков и любимой женщины своего сына. Но валиде обязывало ее положение, а также необходимость, несмотря ни на что, держать остальной гарем в руках.

Ох и трудная это работа – быть хозяйкой огромного женского царства! Но Хафса другого и не мыслила, она не знала другой жизни: родилась в гареме, жила в гареме, там и умерла. Всю жизнь небо в разводах решеток, пусть ажурных, но крепких. Всю жизнь вокруг сте́ны, пусть не вплотную к окну, но высокие.

Эту женщину можно бы пожалеть, потому что не знала воли, но она потому и не бунтовала, что этой воли не ведала никогда. Даже рабыни, девчонками попавшие в гарем, когда-то бегали, сверкая голыми пятками, у Хафсы такой воли не было. Гарем… этим все сказано.

В золотой клетке живут только золотые соловьи, но они не поют и им не понять сереньких пташек без бриллиантов на крылышках, которые выводят трели весной. Не понять этой тяги к воле.

Так Хафса не понимала когда-то мачеху Нурсултан, которой было позволено самостоятельно ездить из Крыма в Москву, на хадж в Мекку, которая вела самостоятельную жизнь. Завидовала, но не понимала.

Не могла она понять и Роксолану, так похожую на Нурсултан в своей внутренней свободе. Наверное, понимала, что именно этим Роксолана дорога Сулейману, но сама примириться не могла.

А Роксолана не понимала зажатую в тисках условностей валиде, не понимала, как можно не желать свободы.