Роксолана: Королева Востока

И возник в ее воображении ясный снег Чатырдага на его возвышенном пике. Никогда она не была на этой горе, но видела ее и знала, что она существует, прекрасная, как мечта, спокойная и могучая. В сером сумраке утра молилась она Богу с глубокой верой в то, что Он слышит каждое ее слово, как бы тихо она ни шептала. Молилась:

– Боже всемогущий, что ведает все на свете! Видишь, как встает мой отец, чтобы идти в твою церковь на молитву. Даруй мне, Боже, возвращение домой! Я пешком пойду, пусть ноги кровоточат, пусть ранит меня острый колос, пойду как убогие ходят поклоняться святыням. Никогда просящий не уйдет без милостыни из моего дома. И никто не будет тщетно просить у меня ночлега. Я как мать буду добра к сиротам…

Слезы стояли в ее глазах. Сквозь них увидела она какой-то несказанно далекий простор и почувствовала невероятную силу молитвы. На секунду ей показалось, что Бог выслушает ее и исполнит ее страстное желание. Почуяла она, как благодать разлилась по ее глазам и лицу, мгновенно осушив слезы. Она была счастлива одной этой минутой, что бы ни случилось дальше! Она уверилась в том, что эта милость, божий дар на всю жизнь.

«Да будет воля твоя на небе и на земле», – прошептала она, всю себя отдавая на милость Провидения. Вдруг она устыдилась того, что решилась указывать Богу в его мудрости, каким путем ее вести. Но она успокоилась и уже полностью была готова ко всему, что ей уготовит Всевышний. Она почувствовала себя дочерью Божьей, веря, что Он не даст ей совершить неправое. Ее глаза прояснились, как у ребенка, а лицо просияло в молитвенном экстазе. Она была похожа на ранний полевой цветок, свежий и светлый.

На улице тоже стало светлее.

Началось движение.

Невольницы встали, начали умываться и одеваться. Все они делали нервно, будто перед далекой дорогой в неведомый край. Завтрак почти никто не съел. Не могли есть.

Когда они оделись, хозяева внимательно осмотрели каждую из них и повели на рынок.

А там все уже кипело.

Со всех сторон малыми и большими группами шли невольницы, выставляемые на продажу. Шли под присмотром своих господ и их слуг. Некоторые уже стояли на видном месте. Там были женщины и девушки из разных стран, разного возраста цвета кожи – от черных как смоль мавританок до белых как снег дочерей Кавказа. Были грубые на вид, предназначенные для тяжелой работы, были нежные как цвет, взращенные исключительно для удовольствия тех, кто их купит. Любые мужские вкусы здесь могли быть удовлетворены: здесь были и с трудом двигающиеся толстухи, и девушки легкие, как птицы.

Купцы уже крутились на базаре и смотрели за выставляемым товаром. Настя спокойно присматривалось к тем невольницам, около которых задерживался купец. Они тотчас меняли свое поведение в зависимости от его возраста и вида. Очевидно, к ним применили те же или очень схожие способы «воспитания». По некоторым было видно, что они прошли особо строгую школу, ибо они хватали через край, демонстрируя свои умения. Только те, кого ожидала тяжелая работа, сидели неподвижно, лишь время от времени нося тяжести по приказу хозяина, чтобы показать свою силу. Толстухи важно сидели не двигаясь. Некоторые из них обильно ели, может, чтобы доказать, что они могут стать еще толще.

Продавцы обнажали своих рабынь и громко хвалили их красоту или силу. Некоторых на секунду освобождали от цепей и проводили перед покупателем, чтобы доказать плавность походки.

Некоторым приказывали танцевать на площади или петь.

Эти картины привлекли Настю своим разнообразием. Но они возмущали ее, будто каждый приказ касался именно ее. Затем ей стало все равно. Усталость взяла свое. Она села как каменная статуя.

Но когда к ее группе приближались покупатели, длительная муштра давала о себе знать: она сама собой повторяла заученные движения и выражения лица. Проходили целые толпы покупателей. Первой продали Клару. Настя со слезами на глазах прощалась с ней. И даже не могла она себе представить, в какой край отправится ее подруга. В четверке Насти осталось только три рабыни: она, гречанка и грузинка.

Около полудня Настей заинтересовались сразу два купца. Один – молодой, другой – степенный, с длинной седой бородой. Но узнав цену, они отошли. Молодой еще два раза возвращался. Но хозяева Насти, видимо, не спешили ее продавать. И даже не очень расхваливали ее. Похоже, они ждали чего-то.

Настя устала и сидела, подобрав под себя ноги, позабыв о шуме торжища и обо всем вокруг.

Теперь она увидела, как заметались ее хозяева и вместе начали делать ей знаки руками, чтобы она встала. Она встала машинально и оглянулась. Между торговцами проходила большая группа чернокожих евнухов под водительством какого-то начальника, тоже черного. Это был наверняка слуга какого-то очень высокого дома, ибо все вокруг расступались и низко ему кланялись. Между ними шли две, видимо только что купленные белые невольницы неописуемой красоты. С ними шла также какая-то начальница в вуали, важная, словно госпожа.

Армянин, стоявший около Насти, обменялся взглядом с генуэзцем и Ибрагимом и начал кланяться и громко кричать: