Роксолана: Королева Востока

С горы-горы, из темного леса

Татары идут, волынчанку везут…

У нее коса —

Золотые волоса,

Красный лес осветила,

Черную дорогу, зеленую дубраву…

В том же самом положении, что и волынчанка из на родной песни, находилась галичанка Настя.

* * *

Осознание того, что она сейчас на страшном татарском тракте, была для Насти чем-то еще более страшным, чем сам этот тракт, чем осознание того, что была она в руках у торговцев живым товаром. Она закрыла глаза.

Но любопытство мучило ее и понуждало снова открыть их и оглядеть страшную дорогу, по которой везли ее в неизвестные земли, в неизвестное будущее. Открыла глаза и долго смотрела.

Это в общем не была ни дорога, ни тракт. Полоса степи, по которой продвигалась татарская конница, практически не отличалась от Дикого поля. Только иногда на той полосе встречался человеческий или конский скелет, еще реже – следы костра, а около них – раскиданные кости, глинянные черепки и человеческие черепа. Только далеко позади было видно чернеющую полосу земли, истоптанную копытами ордынских коней. Не понимала она, почему в песне пелось: «Ой битым шляхом килыимским…» Ведь он был даже не «битым»… Разве что били его своими израненными ногами несчастные пленники и татарские кони некованым копытом.

Все шли татарские невольники, окруженные татарской стражей. Изнемогли, потемнели, едва держались на ногах. Насте казалось, что они больше не выдержат этого путешествия в однообразной степи, выжженной жарким солнцем до последней капли росы, как сердце до последней надежды.

Она посмотрела на свои ножки – не поранила ли их. Ведь, может, и дальше придется идти пешком… Только сейчас она заметила, что у нее остался только один сапожок, и тот разодранный. Должно быть, разували ее, но потом оставили. А может, при обувании оставили.

Необутая нога болела. Настя всмотрелась внимательнее. На ней была черная засохшая кровь…

И еще увидела, что в черных возах были в беспорядке набросанные вещи, в основном женские, и разнообразные ткани, видно, награбленные. Она горько улыбнулась. Ей вспомнилось пророчество цыганки. Оно уже сбывалось, но совсем иначе. Ведь она и правда видела под ногами адамашки, но не было ни жемчуга, ни белого шелка. И кровь была не на руках, а на ногах…

Тревожно она искала на себе маленький серебряный крестик от матери, ибо боялась, что его забрали. Он был на месте. Она надела его набок. Как дорог он был ей теперь! Напоминание не только о матери, но и о том крае, который она покинула, – может, навсегда. Впервые в жизни она почувствовала настоящую близость того, кто умер на кресте в мучениях. Страдание приближало к нему. Кругом страдали бедные пленники, угнетенные, шедшие на свою Голгофу. Она крепко прижала крестик к себе и успокоилась. Этому кресту служил ее отец. Именем этого креста боролись в степях наши казаки с татарами. Какая-то неотчетливая надежда на помощь, на свободу начала проскальзывать в ее мыслях.

Она смотрела во все стороны, ища глазами Стефана. Но не могла его найти, хотя и охватила взглядом весь татарский обоз, который как большой черный уж тянулся по Дикому полю и блестел тут и там оружием своей стражи.

И вспомнились ей детские сказки о том, как страшные злодеи и чудовища похищают девиц и забирают с собой, а затем их освобождают отважные рыцари.

«Казаки! Казаки!» – закричало что-то в ее душе. Она всмотрелась в дикую степь всей силой своего молодого зрения. И увидела далеко, где-то очень далеко ряды фигур, пробиравшихся к табору дико, как тени. Это не были татары. Она это сердцем почуяла. Какое-то безмерное сочувствие и любовь к ним засверкали в ее душе. Увидела она и конные разъезды – казацкие, точно казацкие! Она встрепенулась на черном возу и выгнула плечи, будто молясь чудотворному образу. Но раскаленный воздух так дрожал, что все кони казацких разъездов казались безногими. Да. Они ехали на безногих конях…

Настя поняла, что был мираж в степной пустыне, которые часто видят на диких полях Украины.

Она упала на воз…

Отвернулась от материи, на которой отдыхала, и соленые слезы жемчугом покатились из ее глаз. Их исторгла ложная надежда. Она пыталась погасить в себе обиду. Но не могла.

А в это время далеко, на Галицкой земле, в Рогатине, занемогшая мать Насти, убитая горем, на секунду задремала рядом с раненым отцом. И ей приснился чудный полуденный сон.

Снилось, что ее единственная дочь Настя идет «Черным шляхом килыимским и Диким полем ордынским»… Идет в своем легком белом подвенечном платье… зеленый венок потеряла где-то в степи… Идет среди диких коней-бакематов, идет под батогами диких татар… Идет среди жары по степному бездорожью… а пот соленый заливает ей глаза, течет на лицо… И вот уже желтеет ее девичье личико и темнеют синие как воды глаза… А красная кровь течет с ее ножек на жесткие корни, на степной дурман подает каплями…