Роксолана: королева Востока

— Давным-давно твоя мудрая прапрабабка, жена султана Эртогрула, сама доила кобылиц для своих детей и сама готовила пищу своему мужу — пекла и варила. В том, что делает султанша Эль Хюррем, нет ничего постыдного, — ответил Кемаль Пашазаде.

Пашкепризаде повторил за ним:

— Давным-давно твоя мудрая прапрабабка, жена султана Эртогрула, сама доила кобылиц для своих детей и сама готовила пищу своему мужу — пекла и варила. В том, что делает султанша Эль Хюррем, нет ничего постыдного.

Султан вздохнул. Он уже по опыту знал, что борьба с суевериями и привычками людей тяжела. Знал, что временами легче взять сильнейшую крепость, чем изжить один предрассудок, если больше не на что опереться в прошлом.

Вскоре, во всех мечетях Стамбула стали славить жену Эртогрула, ставя ее в пример всем женам правоверных мусульман. Возмущение, которое начало подниматься в связи с нравами молодой султанши, превратилось в восхищение и уважение. Ведь образ мыслей любого народа изменчив более, чем волна на морском просторе. Благословенны те, что противопоставляют ему свою мысль и свое дело, ощущая свою правоту и почитая законы Божьи.

Тлько теперь Эль Хюррем перестала бояться мысленно усаживать своего сына на престол. Эта блестящая мечта потрясла ее, а кровь била в глаза.

Но что делать с первенцем Сулеймана от первой жены?.. Она знала, чувствовала и понимала, что законодатель Османов не уступит в этом деле, как уступал в иных случаях. Ей был известен твердый извечный закон Османов, священный для любого мусульманина, в любом уголке грандиозной империи султана Сулеймана, наместника Пророка на земле.

Будто жгучая искра возгорелась в сердце султанши Эль Хюррем. Жгла, горела, щемила и палящим огнем поднималась к ее головке. Султанша Эль Хюррем побежала к колыбельке сына Селима…

Она баюкала его, пеленала в белые муслины, укладывала спать, смотрела в глазки, целовала его маленькие ручки. Но она задумывала страшное дело над золотой колыбелью своего сына, а в прекрасных покоях, мраморных палатах, в царском саду, над прекрасным морем, над Золотым Рогом, что весь кипел жизнью и сиял под синим небом в блеске солнца, будто витала улыбка ребенка.

Бог дал человеку свободную волю, выбор между добром и злом. И тот, кто сразу не воспротивится злу, будет поглощен им, как дом пожаром. Тогда неудержимо созревают плоды людской мысли, как зреет буря в грозовой туче.

* * *

На следующий после утопления в Босфоре Хассана день встретились Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде при входе в Айя Софию — крупнейшую мечеть Царьграда.

Первым говорил Мухиддин Сирек:

— Правда ли, друг мой, что ты был с Пашкепризаде у султана Сулеймана — пусть живет он вечно! — и что вы открыли ему тайну его прапрабабки, жены султана Эртогрула?

— Это правда, друг. Я был у султана — пусть он живет вечно — вместе с Пашкепризаде, но насчет тайны его прабабки все обстояло иначе — сначала Пашкепризаде открыл ее мне, а затем уже я поведал ее султану.

— Да благословится имя Аллаха! Надеюсь, все это смятение остановится на смерти Ахмед-баши и одного евнуха!..

— Может, и закончится.

Так рассуждали улемы Мухиддин Сирек и Кемаль Пашазаде. И оба ошибались.

Вскоре, в один прекрасный вечер, до стана вельможей, дворцовой стражи и большой казармы донеслась странная весть о том, что кем-то подогретая толпа народа осаждает резиденцию казненного Ахмед-баши и будто бы уже проломлена ограда.

Туда мгновенно отправились отряды янычар и сипахов. Но хоть и шли они быстро, остановить взятие и разграбление резиденции остановить не удалось. Начальник янычар, приказавший солдатам оттеснить толпу, упал, тяжело раненный камнем, а отряды лишь стояли и слушали крики толпы о том, что нужно уничтожить гнездо и род того, кто хотел украсть сына падишаха.

На глазах войска резиденция была разгромлена, все ее здания разрушены, а все его жены и дети были выволочены за волосы и никто не знал, что с ними случилось.

В тот день султана не было в Царьграде. По приезде он вызвал к себе Кассима — коменданта Стамбула, друга детства, которому доверял и к которому был очень привязан.

— Что произошло во время моего отъезда? — спросил он.

— Уничтожена резиденция Ахмед-баши. Его дети и жены изранены.

— Кто это сделал.

— Возмущенная толпа.

— Возмущенная кем?

— Государь, — откровенно ответил комендант Стамбула, — все следы указывают на то, что источник возмущения может находиться только во дворце.

— Ты допускаешь, что кто-то из из близких мне людей мог сознательно пойти на подобное зло?

— Я не допускаю этого. Мои лучшие сыщики не обнаружили ничего, что прямо указывало бы на это.

— Может, они просто боялись доложить об этом?

— Я хорошо их знаю и думаю, что они бы все рассказали.

Султан задумался. Он долго думал, а его товарищ с детских лет сидел возле него молча. Наконец Кассим добавил:

— Думаю, это самопроизвольный взрыв давнего недовольства народа Ахмед-баши, которым некие темные силы лишь воспользовались.

— И как бы ты посоветовал уладить это дело?