Роксолана. В гареме Сулеймана Великолепного

– Султан не всегда сидит на месте, он вынужден еще и ходить в завоевательные походы. А купец сидит на месте, к нему идут товары, а вслед за товарами вести. Вести – это тоже товар. Их можно пускать в оборот сразу, иногда приходится складывать в караван-сараях до подходящего случая, но пренебрегать ими истинный купец никогда не станет. Мое положение особенное. Я родился в Стамбуле, поэтому имею основания считать себя в значительной степени османцем. Иной веры, правда. Но эта земля мне дорога. И мне не все равно, в богатстве будет она или останется опустошенной и вытоптанной, как вытаптывали ее сельджуки, а потом Тимур, а потом… К сожалению, всякий раз сбывается старая поговорка: «Где ступит конь турка, там уже не растет трава». Фатих завоевал Константинополь. Селим Явуз – Сирию, Египет и Хиджаз. Нога вашего величества ступила на берег Дуная и на Родос. А увеличились ли державные доходы? Дали ли что-нибудь новые земли для казны Эди-куле? Кому они розданы? И кем розданы?

– Дырлики раздаются за заслуги моими бейлербегами, – сказал Сулейман. – Или вы хотели сообщить мне что-нибудь новое об этом?

Грити приложил к груди руки, унизанные перстнями с драгоценными камнями.

– Воистину, как сказано в вашей священной книге: «Не увеличивай у тиранов ничего, кроме заблуждений». Но кто раздает тимары и зеаматы, тот прежде всего и получает от них прибыль. Ни одно государство в Европе не владеет столькими землями, как Высокая Порта, почему же она не раздает эти земли сама, а доверяет бейлербегам? Смените этот порядок, ваше величество, и вы получите вдвое больше доходов от одних только государственных земель.

– Над этим, пожалуй, можно подумать, – согласился Сулейман. – Государственные дела лишены надлежащего надзора, – продолжал Грити, не внимая отчаянным жестам Ибрагима, боявшегося султанова гнева, который в случае чего излился бы в первую очередь на него, а не на этого самоуверенного купца, за которым теперь стояло еще и высокое заступничество венецианского дожа, – вы ограничиваетесь сейчас доходом всего лишь в каких-то три миллиона дукатов. А между тем даже самые поверхностные подсчеты увеличивают эту сумму до семи, а то и до восьми миллионов. Поглядим, ваше величество. Харадж с христиан и по дукату с головы евреев – полтора миллиона. Плата за привилегии – сто тысяч. Имущество умирающих бездетными – триста тысяч. Налог с аргосских греков, который платят по дукату не с головы, а с дыма, – двести тысяч. Египет и Хиджаз могут давать миллион восемьсот тысяч, девятьсот тысяч пойдут на содержание местного войска, девятьсот тысяч для Эди-куле. Из шестисот тысяч сирийских дукатов триста тысяч также идет на войско, триста тысяч должно прибывать в Стамбул. С рудников золотых, серебряных, железных, соляных полтора миллиона. Торговые пошлины, которые платил иногда даже я, миллион двести тысяч. Десятина от полевого зерна и фруктов – восемьсот тысяч. Налоги со скота – по полтора дуката с головы – два миллиона дукатов. Налоги с только что завоеванных земель, с которых вы еще не имеете ни единого дуката, – на первый случай что-нибудь свыше двухсот тысяч дукатов. Мой друг Скендер-челебия знает, как взимать подати. Но для этого надо, чтобы дефтердары шли следом за войском и заносили в книги все живое, каждый дом, каждый шалаш. Тем временем Египет, завоеванный почти десять лет назад доблестным османским войском, до сих пор еще не охвачен дефтером. Ваше величество! Только несравненное могущество вашей империи не дает ей развалиться и разрушиться от беспорядка.

Сулейман молчал долго и тяжко. Ибрагим налил ему в золотую чашу вина, но султан и не прикоснулся к нему.

– Я назначу вас моим финансовым советником, – наконец сказал он венецианцу.

– Но ведь я христианин! – воскликнул Грити.

– Нам служат и неверные.

– А что скажет ваш диван?

– В диване произойдут перемены.

– Но ведь не такие, чтобы там приветствовали гяура?

– Там будут приветствовать всех мудрых людей. Нам нужны мудрые люди. Вы принадлежите к ним.

Грити склонился в поклоне.

Потом поочередно читали стихи Абу Нуваса о вине и знаменитую «Мюреббу» Месихи: «Кто знает, кто будет жив, а кто умрет до следующей весны? Веселись и пей, не останется, пройдет эта пора весенняя».

В опьянении постепенно прошли стадии павлина и обезьяны и задержались на стадии льва, не дойдя до свиньи. Были довольны, что вино выявило родство их душ – ведь при обычных обстоятельствах оно могло бы и не проявиться.

Об Ибрагиме речи не было. Если бы он знал, что за него хлопотали две могущественнейшие женщины империи, он бы ужаснулся, но его спасало незнание. Поэтому пережил величайшую радость в жизни, когда на диване султан, сев на трон и переждав, пока дильсизы подсунут визирям и вельможам под бока и спины парчовые подушки, сказал великому визирю Пири Мехмед-паше:

– Высокочтимый Мехмед-паша, мы велим вам передать державную печать Ибрагим-паше.