Роксолана. В гареме Сулеймана Великолепного

Поэтесса не скрывала своих увлечений. Имена ее любовников становились известны всем: законник Муайед-заде, поэт Гувахи, сын поэта Синана-паши, Искандер Челеби. Этой необыкновенной женщины боялись даже такие талантливые люди, как поэт Иса Неджати. Жизнь царедворца научила его осторожности и предусмотрительности в выборе друзей и в проявлении симпатии, а тут вдруг какая-то неистовая женщина, бросившая вызов миру ислама, пишет назире на его стихи! Обиду и злость он вылил в обращении к Михри-Хатун:

О ты, пишущая назире на мои стихи,
Не сходи с пути пристойности и приличия!
Не говори: вот в размере и рифме
Мои стихи стали подобными стихам Неджати.
Хотя и из трех букв состоят два слова,
Но разве одно и то же в действительности порок и талант?

Могла ли эта женщина обращать внимание на чьи бы то ни было запугивания? Страсть была для нее превыше всего, она жила страстью и ради страсти. Когда Искандер Челеби бросил ее, поэтесса послала ему вслед строки:

Зарыдаю ль, о друг, я в разлуке с тобой,
Небеса и земля содрогнутся тогда,
Коль заплачу в тоске по тебе я порой,
Мои слезы затопят весь мир, как вода.

Словно бы перекликаясь с Михри-Хатун, отзывалась из-за моря венецианка Гаспара Стампа, умершая преждевременно от безнадежной любви к графу Коллальтино ди Коллальто. И хоть Гаспару Стампа приравнивали даже к Петрарке, но какая же страдальческая ее муза рядом с бунтарской Михри:

Мое бунтарское сердце, синьор мой, ушло с тобою.
Амура винить могу ли, что стал ты моей судьбою!
Бегут к тебе мои слезы, летят к тебе мои вздохи,
Они, как друзья, друг друга поддержат в дальней дороге.
А если они погаснут, те чистые самоцветы,
Тогда узнаешь, любимый, что меня уже нет[80]

.

Хуррем тоже писала стихи. Бились в ее душе тысячи песен, стояла над бездной, заглядывая туда, теперь могла заглянуть и на небо. Для Европы вельможная женщина-литератор была в те времена явлением обычным. Сестра короля Франции Франциска Первого Маргарита Наваррская своим «Гептамероном» навеки вошла в литературу. Стихи шотландской королевы Марии Стюарт, полные любовной страсти к графу Босуэллу, были использованы для обвинения ее в заговоре и убийстве законного мужа. Виттория Колонна, дочь великого коннетабля королевства Неаполитанского, благодаря своим стихам сблизилась с самим Микеланджело, а правительница небольшого Корреджио Вероника Гамбара тонкой лестью в своих стихах завоевала благосклонность папы Климента и императора Карла. Но то уже было при европейских дворах, где женщины если еще и не благоденствовали, то уже начинали царствовать, где становились всемогущими регентшами престола, как Екатерина Медичи во Франции, а то и королевами, как дочь Генриха VIII английского Елизавета. В мире ислама такая женщина могла вызвать даже не удивление, а осуждение и проклятие. Может, Роксолана была первой из османских султанш, которая отважилась писать стихи? Ну и что же? Не боялась ничего и никого, несмелые ее стихи, единственным читателем коих предполагался султан, были как бы испытанием для их любви. Каждый день посылала Сулейману в Эдирне коротенькие письма, в которых жаловалась на разлуку и одиночество.

Я была собеседницей скуки и тоски и полонянкой отчаянья.
Я зажигала факелы печали на всех путях ожидания.
Ежедневно птица Рох летела на небесном просторе желания.
Надеясь, что какой-нибудь голубь принесет от вас весть
Или же облачко прольет благодатную каплю на долину жажды.

Сочиняла стихи о своем султане:

Ты сизый сокол с гор
В просторе бескрайнем.
В ущельях гнездо от взглядов скрываешь.
Летишь под небеса, одинокий и злой,
И добычу на вершинах хищно раздираешь.