Роксолана. Великолепный век султана Сулеймана

Султан почти отшатнулся от нее. Ее слова граничили с колдовством.

– То же самое мне говорила моя царственная мать. Вы сговорились?

Она его не слушала, продолжала свое:

– Я же говорю вам, тогда валиде будет милостивее ко мне. Кутлу мюбарек олсун – да будет свадьба счастливая и благословенная.

Последние слова она пропела, вскочив и повеяв на Сулеймана молодым ветром своего тела, а он сидел, изнеможенно откинувшись на парчовые подушки, восхищенный до беспамятства этой неисчерпаемой в своих неожиданностях женщиной, которая умеет угадывать сокровеннейшие намерения, слышать слова, сказанные и не ей, перекладывать свои мысли в твою голову так, что ты считаешь их своими, веришь в них, не имеешь никаких сомнений.

– Над этим надо подумать, – сказал султан, который хорошо знал, что никогда не следует торопиться, разве лишь в том случае, когда предаешь человека смерти, ибо с врагом надо расправляться беспощадно и незамедлительно, пока он не опомнился и не бросился на тебя.

Можно было бы, правда, еще спросить у Хюррем, почему она уверена, что Ибрагим будет наилучшим мужем для Хатиджи. Но к лицу ли ему спрашивать? Султаны не удивляются и не спрашивают. Для них открыто все, что для простых смертных за семью замками. Кроме того, что может сказать женщина? Валиде, когда он полюбопытствовал, почему бы она хотела иметь зятем Ибрагима, сослалась на то, что великий визирь – любимец не только султана, но и всей султанской семьи, словно бы этого было достаточно. Любимцем может быть и придворный шут, у Сулеймана есть любимый капиджи, который всегда приветствует султана близ Баб и-Гумаюн, но не станешь же отдавать царскую сестру за кого-нибудь из этих людей!

Он все же не вытерпел и спросил у Хюррем:

– Почему ты считаешь, что мы могли бы выдать красавицу Хатиджу за Ибрагим-пашу?

– О мой повелитель! – воскликнула султанша. – А за кого же вы могли бы выдать свою сестру? Вы считаете ее самой большой драгоценностью султанской семьи, если еще и доныне держите в недоступности гарема, значит, достойным Хатиджи может быть во всем мире только человек, занимающий второе место после Повелителя века! А кто может считаться сегодня вторым после того, кто является тенью Аллаха на земле? Короли припадают к стопам вашего величества, император напуганно выслеживает каждый шаг могучего исламского войска, шах кызылбашей дрожит за своими горами, которые когда-то считались неприступными, но после султана Селима, вашего отца, они навеки утратили эту свою грозную славу, халиф склонил голову перед вами, передав вам свое священное звание, крымский хан – ваш послушный подданный. Кто же еще? Я не вижу в этом мире никого, кто мог бы стать подле Повелителя века, кроме того, кого он сам поставит в своих безграничных милостях. Равным султану на этом свете не может быть никто. Подобным? Да. Если этого пожелает султан. Вы поставили рядом с собой Ибрагим-пашу, разве этого не достаточно, чтобы признать этого человека вторым в мире, а коли так, достойным вашей царственной сестры, прекрасной Хатиджи?

– Мы подумаем над этим, – хрипло произнес Сулейман, снова и снова радуясь в душе щедрости судьбы, пославшей ему эту женщину, и в то же время опасаясь, как бы не потерять ее из-за какого-нибудь нелепого случая, ведь разве же не благодаря случаю обрел ее, познал, постиг? Постиг ли до конца? Впечатление такое, что она о тебе знает все, даже то, что остается тайной для тебя самого, ты же о ней – ничего, тебе суждено только поражаться и восхищаться ею всякий раз.

А Хюррем даже и не стремилась поразить султана. Когда оставалась одна, плакала бесслезно и безутешно над своею судьбой, уже и став султаншей, – все равно ведь поднялась до этого высокого звания не из радости, не из свадебных песен, а из рабского унижения, чуть ли не с того света, и не переставала ощущать на своей нежной шее холодное прикосновение железа. Султанша в железном ошейнике! Может, подсознательно пыталась избавиться от ближайших и ожесточеннейших врагов, среди которых валиде и Хатиджа были самыми грозными, может, так же подсознательно хотела соединить Хатиджу и Ибрагима, не страшась даже того, что объединенные враги станут еще более сильными и страшными. Пусть! Уже успела за короткую свою жизнь убедиться в том, что самые близкие друзья зачастую оказываются бессильными и забывают тебя, как только ты исчезнешь с глаз, зато враги помнят о тебе всегда, отыщут даже на том свете. Потому не следует бояться врагов и их объединения. Чем враг сильнее, тем большей может быть победа над ним, и чем меньше врагов (пусть и могущественных), тем легче с ними расправляться одним махом. А не одолеешь их, то лучше сразу погибнуть, чем терпеть муку.