несколько протянув последнее Б и повысив при этом голос, так что трудно сказать, пропела ли Ева АБББА («Змей») или удвоила последнее Б и сказала АББББА («Красивое»). Адам смущен и обеспокоен этой способностью языка быть неоднозначным и обманчивым, но он пытается перенести свое беспокойство с уровня языка и его ловушек на уровень тех смыслов, которые Бог задействовал в своем вышеупомянутом указании. Вопрос «быть или не быть» Адам может выразить лишь в виде «Съедобное / Несъедобное», но когда он начинает выпевать эту свою дилемму, его захватывает ритм, язык рассыпается и тает в его устах, и Адам дает языку полную свободу:
(17) АБА БАБ
АБА БАБ
АБА БАБ БАБ ББ Б А
ББББББААААААББББББ
БАААА
АА
Стихотворение Адама – это словесный взрыв; это то, что футуристы называют
Но как только Адам осознает, что придумал неправильные слова, он начинает лучше понимать, как создаются слова правильные. Теперь ему становятся ясны базовые законы порождения последовательностей в его языке-коде:
Адам начинает понимать структуру своего языка-кода именно тогда, когда ставит ее под вопрос и, следовательно, приступает к ее разрушению. Но когда он уже вполне понимает те строгие порождающие законы кода, которым он прежде подчинялся, он догадывается, что может и сам придумать другой язык-код, с другими законами, например:
Вначале, охваченный возбуждением, он теряет над собой контроль. Он разбирает и собирает вновь это «безумное устройство», господином которого он себя ощутил. Он составляет самые невероятные последовательности и восторженно бубнит их себе под нос часами напролет. Он придумывает гласным цвет, а согласным – движение и форму. Ему чудится, что он придумал поэтический язык, который сможет воздействовать на все чувства. Он мечтает написать книгу, которая стала бы орфическим отображением Земли. Он говорит: «Яблоко» – и вот из забвения, куда его голос изгоняет все непривычные ему контуры, музыкально возникает оно: всё – идея и такое благоуханное, какого не найти ни в одной корзине!..
3.5. Как переформулировать содержание
В конце концов Адам успокаивается. Но из своих безумных экспериментов он вынес твердое убеждение: порядок языка – вовсе не абсолют. Поэтому у Адама возникает и естественное сомнение в абсолютности, бесспорности того попарного соотнесения последовательностей-сигнификантов с сигнификатами из культурного универсума, которое было дано (и ему и нам) в качестве языка-кода – см. «словарь» (2). И наконец, он ставит под вопрос весь тот универсум элементов культуры, который этот язык-код однозначно сопоставил с системой последовательностей, только что им, Адамом, разрушенной.