Роль грешницы на бис

Они доехали молча. Уже возле дома Катя сказала:

– Может, зайдете ко мне? Не хочется сейчас быть одной. Очень уж противно…

Кис согласился, и спустя четверть часа они уже пили вино в небольшой Катиной комнате. Она говорила без умолку. О матери, умершей шесть лет назад; о странных отношениях с отцом, о старшем брате, живущем в Англии… Из ее сбивчивой полупьяной речи вырисовывалась невеселая история.

Отец, всегда живший в доме барином и удерживавший детей на должной почтительной по отношению к писателю-почвеннику дистанции, со смертью матери неожиданно сблизился с Катей – до ежевечерних печальных объятий и нежных отеческих поцелуев на сон грядущий. Постепенно поцелуи стали и утренними, и обеденными, и более продолжительными… Объятия оказывались все более тесными, а отцовская рука делала все большую амплитуду, поглаживая дочь…

Катю это начало пугать до такой степени, что она принялась таскать в дом кодлы друзей. Ей хотелось довести отца «до ручки», чтобы он, прямо по ее плану, не выдержал разбойных молодежных набегов на его тишину, на его ухоженную квартиру и его холодильник и снял дочери квартиру.

Так оно и случилось однажды: Кате было предложено отселиться. После чего Павел привел в дом дуру-молодуху-мачеху, которую он подхватил из чужих мужских рук где-то на литераторской тусовке. Катя, однако, не простила отцу тех особых долгих взглядов, задерживающихся на ее теле, – именно тогда она пришла к стилю унисекс, как бы желая погасить, спрятать свою женственность и мужской (что хуже – отцовский!) к ней интерес…

После переезда одиночество стало особенно ощутимым и несносным. Почему-то именно теперь, шесть лет спустя, как никогда остро почувствовалась ранняя смерть матери. Брат, уехавший работать в Англию, там и застрял и с тех пор семьей, а в частности Катей, больше не интересуется…

…У нее больше нет семьи; она никому не нужна; она окружила себя толпой, сделала из своей квартиры молодежный клуб, но это только иллюзия неодиночества; она от всех устала, но не находит в себе достаточно сил, чтобы смириться с одиночеством; она и к Измайловой пошла работать затем, чтобы увидеть вблизи, рассмотреть и понять ее намеренное, лелеемое одиночество… А может, даже ему научиться…

Она говорила, говорила, говорила, пока глаза ее, под действием вина и нервного стресса, не начали закрываться. Кис слушал молча, лишь изредка кивая, – понимал: его мнение не требовалось, девочке просто нужно было выговориться, а выговариваться легче с посторонними…

– Пойду лягу… Ты просто дверь захлопни, ладно? – пролепетала опьяневшая Катя. – А хочешь, ложись со мной? Я у тебя в долгу…

Кис не ответил, только помог выпутаться ей из дурацких широких штанов, в которых она застряла и свалилась, потеряв равновесие, на кровать.

– Ты на меня не обижайся, я там тебя чем-то обозвала… – влезала под одеяло Катя.

– Неважно, – тихо сказал Кис. – Спи.

– Ты классный мужик, Леха, – пробормотала Катя, ерзая по простыне, устраиваясь. – Спасибо тебе, я так душу отвела сегодня… Давно мечтала… Слышишь, эта Сафо – Ирочка. Она ревнует Аллу. Я видела: ревнует ко мне, ко всем… – Катя уткнулась в подушку лицом вниз и пробормотала: —Ты мне так помог сегодня, такой кайф, я давно мечтала вот так, чтоб все слышали, чтоб ему поплохело… Я для тебя что хочешь теперь сделаю…

Через тридцать секунд она уже спала.

Кис вышел из квартиры и захлопнул, как просила Катя, за собой дверь.

* * *

Он был уверен, что на прямой вопрос об отношениях с Ирочкой актриса правды не скажет. Но он в то же время чувствовал, что она не лесбиянка. Кис не знал, как должна выглядеть лесбиянка, но почему-то был уверен, что Алла не… Может, ее желание ему понравиться вызывало это ощущение гетеросексуальной ориентации, может, еще что-то, что он не сумел бы определить. Теоретически, тот факт, что Алла всю жизнь имела связи с мужчинами, ничего не доказывал: Кис знал, что повороты в сексуальной ориентации возможны весьма неожиданно и непредсказуемо. И все же Алла ему не виделась лесбиянкой, и все тут.