Роль, заметная на экране

Он продолжал убеждать красноречиво и умно. Он говорил о громадной воспитательной роли искусства, и получалось, что мы, балерины, хотя прыгаем и кружимся, как века назад, но наше «порхающее» искусство приобрело серьезное значение для духовного развития народа, и мы трудимся теперь для строительства коммунизма.

То, что перед этим он посмотрел на меня, давало основание причислить и себя к этим передовым артисткам, хотя о своей позиции в искусстве я никогда даже и не думала…

— Как замечательно говорит! — невольно вырвалось у меня, когда я встретилась взглядом с Анвером.

— Ты тоже хорошо справилась, — Одобрительно сказал он, будто можно было после речи Вадима серьезно обсуждать мое ученическое пересказывание школьной программы.

Я хлопала в ладоши громче всех, когда Вадим пошел на свое место.

Потом объявили перерыв, чтобы убрать сцену для концерта.

Поздно вечером куштирякцы провожали нас к автобусу. Гюзель и Мансур крепко пожали мою руку.

— Хорошо танцевали! — сказал он.

К сожалению, это была неправда. Вариации «Спящей красавицы», которые, казалось, я смогу танцевать и с закрытыми глазами, на неплотно сбитом полу клубной сцены вышли совсем не так, как на выпускном спектакле в театре.

— Благодарю, не утешайте меня… — сказала я, но при свете, хлынувшем из окон автобуса, увидела лицо Мансура и поняла, что он хвалит меня вполне искренне.

В нем вообще не было ничего показного, а только спокойное доброжелательство. Я наконец поняла, на кого он похож, и спросила:

— Скажите, Мансур, у вас есть родственник — штурман буксира на реке?

— Вся родня на земле, — спокойно сказал он. — На реке — никого.

— А я думала… Очень вы похожи… — Я вгляделась в его черты пристальнее. — Нет, пожалуй, не похожи, а, как бы сказать, общего много…

— С одного поля ягоды, как говорят русские, — засмеялась Гюзель и лукаво спросила: — Что же, ваш знакомый такой же простой парень?

— Вот именно: одного поля… И, конечно, в этой настоящей простоте все сходство! — обрадовалась я, будто сделала великое открытие, — И, наверное, Мансур тоже хороший работник?

— Лучший в колхозе! — заявила Гюзель.

Мансур только слегка улыбнулся. О чем было ему говорить? Ясно, что жена гордится успехами мужа больше, чем своими, и не стоило ее огорчать возражениями. И ясно, что не слава «лучшего» главное, а то, что поступаешь и работаешь как полагается… И не о чем тут говорить! Я поняла его и улыбнулась в ответ.

— Раечка! — крикнул из окна автобуса Вадим. — Пора…

Весело втиснулась я в переполненный автобус. Весело отметила, что нарядные осветители, подстелив газеты, уселись на полу в проходе, уступив девушкам диваны.

— Иди сюда, я заняла тебе место! — закричала Альфия, пересаживаясь на колени к матери.

— Я тоже занял! — сказал Вадим, сидевший позади них. Он смотрел на меня умоляюще.

Все еще улыбаясь, я села рядом с ним.

Альфиюшка потянула за руку стоящего рядом Анвера:

— Садись тогда! Ты тоже хорошо танцевал!

Анвер подхватил девочку и посадил к себе на колени.

— Ты что же, пускаешь в соседи только тех, кто хорошо танцевал? А ну-ка, я тебя сейчас в окошко выброшу и пешком отправлю, раз ты совсем не танцевала! — пригрозил он.

— А я Раину лекцию слушала! — захохотала Альфия.

Вскочив ногами на его колени, она, перегнувшись ко мне, весело сообщила:

— А я сегодня за один вечер две шоколадки съела! Вот у меня мама какая!

Автобус тронулся, и девочка не удержалась на ногах.

— Теперь знаю, кого мне надо взять в партнерши, — пошутил Анвер, поднимая ее над головой. — На одной руке можно целый день таскать! И протестовать бы не пришлось!

Я вдруг сразу вспомнила наш неудержимый смех и все подробности последней репетиции. Моя улыбка исчезла так же, как и веселое настроение.

— Вы устали? — нарушил молчание Вадим. — Я видел!.. Высоко ценить интересы коллектива очень благородно, но вы же совсем не знаете меры!

Я только отрицательно качнула головой. Его слова совсем не имели ко мне отношения. Я пренебрегала своими интересами вовсе не ради коллектива… Наоборот. Многое шло во вред общим интересам! Я наконец поняла это.

— Докладом вас загрузили зря, — продолжал Вадим. — Хотя он был так же очарователен, как и все, что вы делаете…

Он ласково смотрел на меня, а я повернулась к темному окну.

Поступки мои были несомненно «очаровательны» и говорили о «новых, благородных позициях в искусстве…». Венера отдала мне придуманное, прочувствованное для себя, кусок своей жизни, а я даже рта не раскрыла, чтобы защитить ее от оскорблений… А Хабир?.. Он готов помогать всем, кто в этом нуждается! Я же заподозрила его в низости, нашептала Анне Николаевне…

Вадим ничего не знал об этом, как не знал и нашего уговора с Анной Николаевной. Мне хотелось спрятаться, до того постыдным казалось собственное поведение.

На мое счастье, автобус остановился, и шофер выскочил проверить что-то в моторе. Я встала.

— Простите, — сказала я Вадиму. — Извините, извините, — повторяла я, шагая через ноги и руки осветителей, расположившихся в проходе, и выпрыгнула следом за шофером. — Я пойду пешком, — сказала я ему и шагнула в темноту.