Роль, заметная на экране

— Дело в том, что, пока совсем не стемнело, мы должны добраться до автомобиля. В темноте Рая может повредить себе ноги, и это нам дорого обойдется.

— А ей сюда вовсе нечего было забираться, — возразила Анна Николаевна и недовольно посмотрела на меня.

Я только теперь вспомнила об истинной причине своей навязчивости, потому что, разговаривая с Евгением Даниловичем, забыла обо всем. В ответ на ее упрек я, все еще упоенная своей радостью, рассмеялась:

— Ой! Я хотела поговорить с вами…

— Какие тут разговоры! Я еле дышу, — вытягиваясь на траве, раздраженно сказала она.

— Хорошо, — миролюбиво предложил Евгений Данилович. — Отдыхайте. А кто может — идемте, доставим Раю вниз.

Я взглянула на Вадима. В его блестящих глазах что-то мелькнуло, будто заметалось, потом лицо приняло всегдашнее спокойно-дружелюбное выражение, и он, сняв сандалию, стал вытряхивать из нее песок. Он сделал вид, что не понял меня.

Я отошла в сторонку. Ощущение счастья исчезло.

Вася ворчливо предложил провести нас кратчайшей дорогой, и мы втроем вышли на голый склон высоко над прудом. Лягушки уже начали свою вечернюю перекличку. Чтобы не угодить к ним в гости с тридцатиметровой крутизны, по которой мы пробирались, пришлось снять мои скользящие туфли. Вася заметил это, и они с Евгением Даниловичем, подхватив меня с двух сторон под руки, потащили вниз, спасая «драгоценные конечности». Увидев издали это шествие, шофер Иван Дмитриевич бросился к нам навстречу, и вчетвером мы благополучно доставили «конечности» в автомобиль.

— Т-танкисты, т-только вперед, — улыбнулся Иван Дмитриевич, усаживаясь на свое место, — н-никогда не от-т-сту-пайте, Рая!

На вершине Евгений Данилович рассказал мне, что наш Иван Дмитриевич во время войны, прорываясь к вражеским позициям, почти наполовину обгорел в танке и что заикается от контузии, поэтому шутка его показалась мне особенно приятной.

В «козлике» и Вася удостоил меня неловкой шуткой:

— С доставкой на дом. Вперед, наука!

— Это я виноват, — вступился за меня режиссер. — В нашей суетне совсем нет времени поговорить, а Рае послезавтра впервые сниматься.

— Что? Послезавтра? — Я вскочила и, ударившись теменем о брезентовый верх, опять села.

— Тихо! Что вы! — воскликнул Евгений Данилович. — Всего крошечный эпизодик.

— Крошечный!! — глупо повторила я.

— Ну да. Вы бежите навстречу пастуху, обнимаете его… Вот и все… Только маленькая часть того, что вы уже отрепетировали с Анной Николаевной.

— Послезавтра? — переспросила я.

В голове у меня все перепуталось. Я даже не сразу поняла, что он опять говорит о репетициях с Анной Николаевной, которых не было.

— Ну, не волнуйтесь же так! Завтра Анна Николаевна еще раз отрепетирует с вами и с Анвером эти несколько движений встречи. Я сегодня еще поговорю с Анвером… Понимаете, эта коротенькая встреча должна говорить о большой любви.

Как всегда, когда он начинал говорить со мной, я забывала обо всех сомнениях. Он умел убеждать.

— Даже если человек не знает, по-настоящему ли он полюбил, все равно он чувствует уже многое. Правда ведь?

Никто не понял этих слов, кроме меня. Я промолчала.

— Т-тогда и на «козлике» т-трудно по Башкирии скакать, кишки выт-трясать, если д-дома родная д-душа не ждет, — задумчиво сказал шофер.

— Э-ге-гей! — послышался вдруг сверху голос Вадима.

Иван Дмитриевич включил фары, превратив «козлика» в маяк. Посыпались камни, и лягушки замолкли. Потом со смехом появились из темноты три карабкающиеся по косогору фигуры.

Все почему-то ждали их молча и ни слова не сказали, когда они, смеясь, усаживались в автомобиль. Может быть, не одна я думала о любви…

Снова Иван Дмитриевич швырял нас в «козлике», словно муку в сите, но для меня дорога промелькнула быстро. Я думала о предстоящей послезавтра съемке. Размышляла и о том, почему Вадим сделал вид, что не понял моего взгляда. Спрашивала себя, почему же после этого так бесследно исчезла радость, которую дал мне разговор с Евгением Даниловичем о самом главном в моей жизни — моей работе. Я даже изумилась, когда в темноте заметила берег, а вдали за поворотом колеблющиеся светлым облаком огни нашего парохода.

Вдруг шофер резко затормозил с криком «Р-рысь!».

Он включил фары. Лиса, лежавшая на самой дороге, вскочила. Большая, с пушистым, несмотря на лето, хвостом, она блеснула глазами и отбежала в сторону. Шагах в пятнадцати она остановилась, сердито и жалобно потявкала, потом медленно пошла дальше.

Вадим выскочил из машины и схватил палку.

— Вам будет большая радость, если вы даже перешибете ей ногу? — с неожиданным для себя ожесточением воскликнула я и, уже не в силах сдерживаться, ядовито добавила: — Или это просто для удовольствия?

Вадим выронил палку. Белый кончик лисьего хвоста все еще двигался невдалеке. С минуту длилось молчание, потом Иван Дмитриевич сказал:

— П-поехали!

Ярко освещенный «Батыр», показавшийся из темноты, выглядел нарядным и праздничным. На «козлике» все оживленно заговорили. Только я сидела мрачнее ночного леса, не понимая ни себя, ни Вадима, ни Анны Николаевны. Ясно было только то, что я вела себя глупо.