Ролан Барт. Биография

Для него, как и для Соллерса, единственный смысл литературы в ее современности, даже если порой он с большим успехом находит ее в прошлых эпохах, чем в своей, а собственный вкус влечет его к творчеству Шумана или Шатобриана, а не Мессиана и Роб-Грийе. Понять Барта, таким образом, – значит понять два постулата, которые только на первый взгляд могут показаться противоречащими друг другу, но которые спровоцировали большую путаницу, даже обвинения в мошенничестве. Любить литературу – значит любить ее современность, ее манеру по-новому выражать мир, ее способность к выражению, разрушению и изменению, какова бы ни была эпоха, в которой они проявляются; это значит в равной мере любить Расина и Мишле, Бодлера и Кейроля, Пруста и Соллерса. Далее, защищать литературу в настоящем – не значит довольствоваться напоминанием о том, насколько были современными классики. Это значит поддерживать все попытки литературы пойти дальше, изменить мир или по-иному его выразить: экспериментирование не всегда оказывается столь продуктивным, как ожидалось (например, Барт очень быстро понимает это в отношении Роб-Грийе), но там, где оказывается, оно получает признание. Если в силу своего вкуса Барт предпочитает читать Пруста, он не хочет превозносить его творчество в пику современной литературе. Если последняя и имеет какой-то смысл в современном мире, она должна рассматриваться в своей виртуальной способности рождать такое же откровение, как некогда «В поисках утраченного времени». Таким образом, у Барта нет конфликта между «Древними» и «Новыми», нет попеременного увлечения то авангардом, то арьергардом: именно это подразумевает формулировка «я нахожусь в арьергарде авангарда»: позицию модерна, который оказывается не местом и не идеологией, а убежденностью в способности литературы оказывать воздействие на мир. То, что эта сверхстрогая позиция, которая определяет политику его критики, не обходится ни без внутренних терзаний, ни без внешних конфликтов, вполне объяснимо.

Дружба

Барта и Соллерса объединяет упорная и безусловная преданность литературе: в 1960–1970 годах Соллерс выражает ее через иной, намного более радикальный словарь, целиком поставленный под знак революции языка, освободительной силы текстов и безумия. В их общем «пантеоне» в этот момент только один общий персонаж – Сад, да и тот по разным причинам. Но у них общая тяга к утверждению, похожий ум, способный к абстракции и синтезу, с одной стороны, и к чувственности и чувствительности – с другой. Их темпераменты a priori совершенно противоположны. Один – скрытный гомосексуалист, робкий интеллектуал, одиночка без суперэго. Другой – яркий гетеросексуал, главарь «банды», «убийца отцов». Хотя Соллерс на целых двадцать лет моложе Барта (он родился в 1936 году), их отношения – не отношения отца и сына. Поколенческий вопрос не имеет значения, и Барт не пытается играть роль отца – в противном случае Соллерс, скорее всего, восстал бы против него. Если сравнивать с приведенными ранее параллелями, получается иная конфигурация: другой теперь не старший, который служит моделью в годы инициации (как Жид), не важный современник, с кем ведется диалог, не лишенный тайного соперничества, но отношения при этом далекие (Сартр). Отношения с Соллерсом – это дружеские отношения с современником, с которым Барт разделяет взгляды на ключевую для него, для них обоих область – литературу. Легко впадающий в скуку, особенно на светских мероприятиях, Барт также ценит блестящий дар Соллерса вести беседу, его начитанность, воинственность, проявляемую при каждом удобном случае. Даже его любовь к интригам забавляет Барта. Соллерс, со своей стороны, восхищается Бартом, его независимостью, отстраненностью, ясным умом. На совместных ужинах, которые они регулярно устраивают раз в один-два месяца с 1965 и вплоть до 1980 года в Coupole или в Falstaff на Монпарнасе, Flore или Palette в Сен-Жермене, они обсуждают прочитанное и много говорят о текущих проектах. Поэтому несправедливо думать, что их отношения являются всего лишь объединением или стратегическим союзом: это означало бы упустить из виду их глубоко аффективный характер, подтвержденный многочисленными фактами, к которым необходимо вернуться. Конечно, дружба в определенные моменты, в некоторых контекстах предполагает союзы, и на их совместном пути их хватает, но это не мешает им испытывать друг к другу искреннюю привязанность, которая сохранится до самого конца. Общие для Барта и Соллерса корни в Юго-Западной Франции, к которым они оба регулярно возвращаются, как бы подчеркивая след свой дистанцированности или особости, возможно, не являются поводом для встреч, но, по крайней мере, придают им основу или, точнее, определенное освещение: «Мы одновременно находимся в одном и том же регионе и в одном и том же горизонте: виды Света. Это было частью общих фиксаций, которые нас объединяли»[847].