, таким образом, могла бы соединить рассказ об интеллектуальных исканиях, описание вечеров, наметки большого произведения (каковым являются «Мысли» Паскаля или фрагменты, точнее остатки, «Апологии» чего-нибудь[1135] – Барт очень часто использует термин «Апология» для обозначения своего проекта, он конкурирует с названием Vita Nova,), мнимые диалоги, которые бы представляли политическую речь… Мало-помалу появляется еще одна отсылка, характеризующая эту сложную форму: «строматы», термин, взятый Шатобрианом у Климента Александрийского (назвавшего так третий том своей трилогии) для обозначения собственного письма, состоящего из разрозненных обрывков. В древнегреческом языке этим словом обозначалась пестрая ткань со смешанной текстурой. У Шатобриана термин всегда ассоциировался с шитьем, прядением, вышивкой[1136]: благодаря этому слову Барт может соединить прустовское шитье, романтический poikilos и многоцветье мыслей со своим собственным пониманием текста как гифологии, ткани и паутины. 31 августа в Юрте он упоминает этот «новый проект строматов (из Шатобриана). Книга, сотканная из фрагментов. Назвал для себя ее Строматы». Так Барт перебирает существующие литературные формы, вписывая в них собственные практики и не останавливаясь ни на одной. На горизонте так и не вырисовывается ничего, кроме копии Бувара и Пекюше, возвращения к детским упражнениям, к прописям, дважды упомянутым в «Ролане Барте о Ролане Барте»[1137]: «Чтобы закончить, не оставалось ничего другого, как копировать, снова взяться за копирование»[1138]. В дневнике-картотеке за 1979 год сохранились следы этих проволочек и подавленности. Барт не знает, как выйти из подготовительной фазы: