Ролан Барт. Биография

Отношения с родственниками Ролана Барта по отцовской линии тоже ухудшились. С той поры, как родился брат, подросток ездит в Байонну один, там он живет с бабушкой и тетей, которые остались одни после смерти Леона Барта 11 августа 1916 года в возрасте семидесяти девяти лет[160]. Анриетта же арендует дом в Ландах, сначала в Капбретоне, в Осгоре, потом на постоянной основе в Бискарроссе; Ролан присоединяется к матери и брату на неделю или две во время летних каникул. Здесь Анриетта Барт встречается с Андре Сальзедо, который, в свою очередь, тоже иногда приезжает навестить своего сына в Париж[161]. Их отношения продолжаются эпизодически в течение долгих лет, но они, кажется, не ладят; Мишель вспоминает, что они часто ссорились, даже после развода Андре в 1931 году. Таким образом, все, что могло соответствовать семье, ее идее или духу, неизменно оказывалось под вопросом. Только дедушка Бенже продолжал принимать у себя дочь и двух ее сыновей в своем доме в Л’Иль-Адаме почти каждое воскресенье. Случайным образом многие события и ситуации сходятся вместе, подрывая основы буржуазного образа жизни, которыми являются семья и относительный достаток. Семейный очаг становится передвижным, и мать с сыновьями в этот период постоянно переезжают. Возможно, именно это вызывает у Барта чувство «смещенного центра», когда он вспоминает эту часть парижского детства. Только школа задает рамку относительной внешней стабильности. Барт продолжал делать успехи в учебе, несмотря на регулярные перерывы, вызванные болезнью. Вспоминая одного из учителей четвертого класса, месье Грансеня д’Отрива, он подчеркивает дух подражания и соревновательности, который тот внушал своим ученикам. Робер Грансень д’Отрив, которому было пятьдесят лет, когда он начал преподавать у Барта, в то время еще не опубликовал произведения, прославившие его в качестве грамматиста: словарь старофранцузского языка и самый важный свой труд «Словарь корней европейских языков»[162]. В 1914 году была опубликована только его аспирантская диссертация о пессимизме у Ларошфуко. Но его ученая степень, врожденные манеры и благородная фамилия могли произвести впечатление на детей.

Времяпрепровождение Барта было одновременно и одиноким, и коллективным. Как и все остальные, он встречался с друзьями в Люксембургском саду, чтобы поиграть в игры, для которых чаще всего разбивались на «банды». Но в театр, в кино, на концерт он ходил один, или с Мари Латсаг, или с кем-то из друзей. Именно к этому времени он относит свое знакомство с «Картелем четырех» Луи Жуве, Гастона Бати, Жоржа Питоева и Шарля Дюллена, стоявших у истоков создания народного театра. Он часто бывал в «Ателье», которое Дюллен создал в 1921 году, и в театре «Матюрен», который Питоев возглавит только в 1934 году; это свидетельствует, что воспоминания Барта, как и большинство детских воспоминаний любого из нас, едва ли имеют точную датировку, хотя сам он связывает свою неспособность «датировать себя» только с более поздними годами.

Я очень хорошо помню свое детство и юность, могу их датировать и знаю все ориентиры. А после этого происходит странная вещь: я не помню, я не могу указать даты, датировать себя. Словно мне была дана только память о самом начале, словно юность была образцовым, уникальным временем памяти[163].

Но сама эта датировка неустойчива, и, скорее всего, посещение этих театров и концертов оркестров «Колонна» и «Паделуп» происходит уже на пороге юности, когда он поступил в лицей Людовика Великого. Зато он точно помнит, как смотрел, совсем юным, «Андалузского пса» Бунюэля в Студии 28 на улице Толозе на Монмартре (фильм вышел в Париже в 1929 году). Скачки во времени, вперед и назад, придающие оригинальный характер повествованию в этом фильме, могут символизировать компактное упорядочивание далеких воспоминаний, то растянутых, то перепутанных и перевернутых.