Ролевик: Ловчий (СИ)

- Так уж и уникальный? - фыркнула Шанти, продолжая вести меня за собой.

- Абсолютно. Я не так уж много различных рас знаю, но среди них - любой из вас соперниц вряд ли удастся найти.

- С чего это? - И хоть в положении плечей, тела идущей девушки ничего не поменялось, даже шаг не изменился, но спина Сеяшантери буквально излучала любопытство.

- Первое - минимум асимметрии тела. Может, из меня и неважный наблюдатель, но такое не заметить сложно. У людей полная симметрия вообще не встречалась ни разу, кого ни возьми, как по заказу будет: глаз чуть шире, чем другой, или немного глубже утоплен в глазнице, одна рука толще и длиннее второй, с ногами то же самое. Пока с вами не встретился, оно и не замечалось, а сейчас есть пример для сравнения, и хумансы, увы, проигрывают.

- Странный ты. Обычно именно это и отталкивает другие расы от нас.

Я пожал плечами, хоть та, кому этот жест предназначался, и не могла его увидеть:

- Их проблемы.

- Ладно... А второе?

- Второе - это ваша непосредственность. Знаешь, в людских книгах, в основном, вы изображены как несоизмеримо гордые, высокомерные расисты. Но, извини, после двух декад в твоём обществе на острове всё, что могу выразить - это сожаление о том, что не могу запихнуть авторам этих книг те самые бумагомарательства в задницу по самые гланды.

Эльфийка, на миг сбавив шаг, обернулась:

- Далеко не все эльнары такие, как Зира, я или Иллказайанар. Храм Разума оставил на нас свой отпечаток. Многие же из эльнар очень консервативны, свято соблюдают древние заветы, зачастую уже не имеющие смысла или утерявшие актуальность, а уж жреческая паства... - Худенькие плечи Сеяшантери вздрогнули. - Ник, мой тебе совет на будущее: держись как можно дальше от жрецов и их послушников.

Гвардеец, которым был я, не понимал причины тревожных ноток в голосе эльфийки. Раб, которым был я, разделял его непонимание: эльфийских жрецов ему не попадалось, а хумансовские вызывали скорее презрение, чем чувство опасности. Малец, которым был я, знал угрозу в лицо.

Воспоминание проклюнулось из темноты забвения, раскинуло огненные лепестки в сознании.

Поразительно красивая эльфийка - невероятно прекрасная даже в сравнении с другими эльнар - в одной лишь короткой рубахе-хламиде, босая, с волосами, заплетёнными в ритуальные косы, перевитыми алыми с чёрными письменами лентами. Вооружённая лишь парными кинжалами.

Одна против княжьего отряда.

Между её грудями, туго обтянутыми грубой тканью рубахи, мерцает насыщенно-алым круглый камень. Из её глаз капают красные слёзы.

Там, за отрядом, суетятся жрецы хумансов, прикрывая орочьего шамана. Зелёный клыкастый великан, иссечённый шрамами и побледневшими, расплывшимися от времени татуировками, споро разделывает тела двух молодых эльфов.

Я-малец ещё вчера с ними играл на заливных лугах неподалёку отсюда. Сейчас же тяжёлая рука дядьки ложится на моё плечо, подталкивает внутрь корабля.

- Иди в каюту, племянник. Ты слишком мал, чтобы видеть гнев жрицы Эйоллин.

И я, давя в себе желание вывернуться, выхватить у дядьки короткий меч из ножен и броситься на помощь жрице, спускаюсь внутрь судна. Я знаю, я слышал - жрицам богов, если они в священной ярости, совершенно не важно, правого или виноватого карает их длань, Лодочник потом всех рассудит.

- Ох, зря Норрик принял оркское золото... Быть беде, - голос дядьки глушится толстыми переборками и мерным урчанием готового к работе движителя.

Потом, несколькими часами позже, дядька решит вернуться в княжью столицу, и мне-мальцу разрешат подняться на палубу.

Руины города. Где-то ещё полыхает огонь, где-то просто дымятся искорёженные остовы домов, погода безветренная, и в воздухе до сих пор висят облака извести и каменной крошки. Пламя никто не тушит - некому тушить. У главных городских ворот разбросана груда чего-то красноватого, дымящегося. С трудом зрение различает отдельные фрагменты в красном ковре, и я-малец с ужасом узнаю в них куски людей.

Шаман... Он воет на одной пронзительно высокой ноте, не способный ни умереть, ни замолчать. Его тело висит в воздухе, невозможно растянутое, разобранное - каждая кость отчленена от другой, держится лишь на нитках нервов и лохмотьях связок и сухожилий. Орк словно нанизан на невидимые спицы, распнут на незримой паутине. Его тело распластано от глотки до паха, внутренности вывалились наружу, почернели, облиплись грязью и пылью. То, что делало его мужчиной, безжалостно вырвано и, обмотанное кишкой, висит у него на шее.

А напротив шамана сидит эльфийка. Рядом с ней лежат обезображенные трупы мальчишек, их головы покоятся на её коленях. Окровавленные руки гладят растрёпанные волосы, потемневшие от засохшей крови пальцы ласково скользят по мёртвым лицам.

Жрица поднимает голову и я-малец вижу её глаза. Совершенно пустые, лишённые смысла и жизни.

Чёрная жуть буквально цепляет когтями каждый внутренний орган, заставляя развернуться и бежать, бежать куда глядят и ноги несут - лишь бы подальше от страшной эльфийки.