Ролевой синдром

— Ну ты как первый день замужем, сынок. — дядя Миша копался в кладовке. — Там-то башковитые ребята сидят. Какую только фигню они нам не отправляют, только башлять успевай. — он на секунду высунулся в коридор и кивнул в сторону картины на стене. Там были изображены лебеди и рыбацкие лодки. Либо на рыбалку вышли гномики, либо лебеди ростом метров по двадцать. — Я повесил ее еще в девяносто третьем. Пока висит, тут нормально так. Просторно. А иначе, просто пернуть негде.

— Впечатляет.

— Я когда молодой был… — он нашел еще одну бутылку. Вместе мы прошли на большую кухню. — Тоже от всего охреневал. Тут еще ничего. Жизнь, она кувырком идет, но если зажмуриться, можно сделать вид что все как всегда. А вот как там, у них побываешь — сразу глаза на лоб вылезут. Ну да ладно.

Дядя Миша налил мне стакан бордовой жижи.

— Это что?

— Пес его знает. Но вкусное. Настоечка. Щас-то оно, конечно, не то что раньше. Вот дед мой такой самогон гнал, закачаешься. Помнится, я как-то раз с братом полбутылки скушал, прежде чем свалился. Забористая была вещь. Я ж ток потом вспомнил, что единственным ребенком был.

— Как бы, наверное, не стоит.

Дядя Миша снова скривился, сжался будто разом откусил половину от лимона. А затем мигом опустошил стакан, не закусывая.

— Суки… — пробормотал он. — Не стоите вы, чтобы так напрягаться…

— Точно все нормально? Такое чувство, что вам больно.

— Ой, ек, больно. Это не в теле, это в душе. Старый я стал, силы уже не те. Чтобы целым уйти, приходится такую дрянь вспоминать, аж тошно становится. А вспомнить есть что. И давай на ты, че мы как эти? Мы ж с тобой считай боевые товарищи.

— Он вас… тебя надвое разрубил. — сказал я.

— Так ты про это. — хмыкнул мужик. — То плащ.

Его тренч висел на крючке у входа. Даже в полумраке прихожей он продолжал странно переливаться.

— Снял его с одного толсторога. То ли в Лаосе, то ли еще где. Короче, в каких-то сраных джунглях. Полезная вещь. Как бы, меняет тебя. Защищает, в некотором смысле.

Ага, в некотором.

— Жрет, правда, как не в себя. Сегодня повезло, заряд был. Так бы мне, оно, тяжко пришлось. В былые годы, я бы этих засранцев одним плевком разметал. Теперь надо будет зарядить… Епсель. Как все достало. — и дядя Миша налил себе третий стакан. — Давай-ка, Артур за мир во всем мире. Ну, или хрен его знает. Но чтобы без вот этого всего. — он крякнул, и посмотрел мне прямо в глаза. От этого мне стало почти так же не по себе, как при первой встрече с крысолюдом.

— Ты вроде парень неплохой. Не глупый. Понимаешь, что к чему. Зеленый еще, но то поправимо. Есть у меня для тебя одно дело, интересует?

68 — Цикады (7)

Чтобы я понял, какая перед нами стоит великая задача, дядя Миша решил начать свои объяснения издалека. Сильно издалека. С ревущих сороковых.

Утром я был не в состоянии куда-либо идти, и остался на диване в одной из комнат. А до этого, все слушал воспоминания дяди Миши о его жизни, судьбе и, конечно, отношениях с нашим общим руководством. Как выяснилось, жизнь у этого измотанного, пьющего человека сложная. И неожиданно долгая.

Между делом, я спросил у дяди Миши — воевал ли он? Есть в нем что-то от ветерана, на чьих плечах лежит болезненный груз. Я даже не знал тогда, насколько близок к истине.

А он сказал:

— Охренеешь ты, Артур, от того, где я воевал.

И был, в каком-то смысле, прав.

— Мне шестнадцать было. А мож семнадцать. Теперь уже хрен упомнишь. Оно ведь как — у каждого второго документы потерялись, а каждый первый себе года прибавлял, или убавлял. Шоб воевать.

— С кем? — переспросил я.

— С кем, с кем. С немцами, понятное дело, етить их через коромысло!

Вот тут меня окончательно замкнуло.

— Но я-то с ними так и не встретился. Мелкий ж был, говорю. Отец, он сразу ушел, а я, понятное дело, на завод. Только в сорок пятом призвали. Как раз когда вся заваруха с японцами началась.

Тем временем, я загибал пальцы. — Дядь Миш, тебе тогда должно быть… трындец, как много лет. — он не выглядел древним стариком. Как он выглядел, я уже рассказывал, и даже если внимательно присмотреться, дать больше пятидесяти ему нельзя.

— Ну ясен хрен. Та я еще лет двадцать, как перестал считать. Кому оно надо?

— Интересно. Я как-то не задумывался раньше. Мы же теперь, получается, бессмертные.

— Ишь, захотел! — невесело усмехнулся дядя Миша. — Енто слово там для красоты написано. А так, даже наши самые отбитые друзья с других планет по два века живут, не больше. Может, три, если дома сидеть. И то, это там. Нам с тобой по лишнему полтиннику накинули, и хватит с нас.

Был еще вариант, что дядя совсем спился и несет всякую околесицу, но в его рассказы полнились разнообразными деталями, которых не было в википедии (я проверил). Ну и вообще, зачем ему врать о таком?

— Так вот, лежу я значит в пыли. В степи это было, в Китае где-то. Может, Линьси. Как раз рядом хорошо так бахнуло. Все думаю, хана тебе, Мишаня. Чую, тащит меня кто-то. Да, Васька это был. Ну я, значица, очухиваюсь в полевом госпитале, вижу пропитую ряху нашего взводного. А у него над головой написано все, что я про него думаю. Та еще была хитрая сволочь.