Ром

Он дебютирует очерками-портретами муниципальных советников, которые повергают город в восторг. Он начинает наживать себе врагов. Это свойство характера сохранится в нем до самой смерти… Решительно, в этом человеке есть напористость; ему нравится идти своим путем, и этот путь может далеко его завести…

В другой раз он написал самый великолепный материал о состязании цветов, лучшем из всех когда-либо устроенных, репортаж живой и выразительный на удивление; он сделал его в пять вечера, до того провалявшись в постели, пока не настал обеденный час, и даже не подозревая, что из-за скверной погоды состязание цветов было на день перенесено!

Однажды летом, когда «Пти Нисуа» не хватало сенсаций, он изобретает фантастического «калабрийца», который начал с издевательского изнасилования бедной доброй старушки, а потом, познав вкус успеха, продолжил завидную карьеру сатира из Эстереля вопреки всем стараниям полиции, сбившейся с ног в его поисках.

Войдя во вкус, Жан Гальмо продолжает приключения «калабрийца» и на следующий год принесет своей газете еще несколько тысяч читателей.

В свет выходят «Бандиты из Пегомаса».

Как же их боялись в преддверии 1905 года! Они терроризировали весь регион. Полиция направила на поиски самых опытных сыщиков; жандармерия встала на уши; чтобы изловить эдаких разбойников, в распоряжение властей даже был передан отряд альпийских стрелков, ибо общественность, и захваченная всем этим, и совсем голову от ужаса потерявшая, принялась громогласно возмущаться.

Несколько человек получили ранения, а одного чуть не убили до смерти; кюре из Пегомаса, безобидный служитель церкви, был арестован; ночью по всей местности, что протянулась от Грасса до Пегомаса, слышалась стрельба, и было видно, как горят скирды…

Неужто «Бандиты из Пегомаса» шагнули с газетных полос в реальную жизнь? Жан Гальмо, по обыкновению, посмеивался, как большое, худенькое и одинокое дитятко.

Он уже не в первый раз разыгрывал власть имущих. За репортаж о тайных игорных притонах, вопреки всем стараниям полиции работающих в окрестностях Ниццы, где любой выигрыш одержимых игроков согласовывался с самыми крутыми воротилами и сутенерами региона, его возненавидели не только представители мира подонков. И как только этот Гальмо умудряется всюду просунуть свой нос?

Теперь это уже не тот никому не известный юнец; он стал популярен. Роман-фельетон, написанный им по поручению редакции, этот «Раскаленный бал», где он выводит на сцену всю Ниццу с ее неслыханно разнузданной жизнью, хотя и в несколько условном стиле — что правда, то правда, — зато с некоторыми пассажами, полными такого откровенного эротизма, что они заставляют вспомнить о маркизе де Саде, чего никак не ожидали от газетного романа, — приносит ему славу. Перед ним открываются все двери. Он прилежно посещает салон Жюльетты Адан, где знакомится с Жаном Лорреном [5]и завязывает с ним дружбу…

Кто бы мог догадаться, что этот роман — фельетон, который анонсировался и ожидался месяцами, был написан за три дня в кабинете, где шеф-редактор, выйдя из терпения, запер Жана Гальмо на ключ!

III. УЕХАТЬ!.. УЕХАТЬ!

Журналистика может привести куда угодно — при условии, что вы из нее ушли.

До сей поры, если не считать его вмешательства в дело Дрейфуса, Жан Гальмо ничем не проявил себя так, чтобы заслужить у коллег — одногодок славу умелого и проворного журналиста.

Каковы его устремления, его чаяния? Посещает ли его мысль, пусть и смутная, о том, что готовит ему грядущее? Догадывается ли он, что через несколько недель судьба возьмет да и перенесет его прямо в будущую страну всей его жизни?

Ему двадцать шесть. Он честолюбив. Некрасивый, но с несомненным обаянием.

Первые успехи в литературе приятно пощекотали ему самолюбие. Он выпускает книгу «Нанета Эскартефиг, История разбойников». «Спаниели графства Ницца и солдаты Эстереля» — гласит подзаголовок. Его сказки не лишены достоинств. Это красочно описанные нервным пером сцены разбоев, совершенных в тех местах во времена Первой империи.

Откроем книгу. На первой странице посвящение:

«Вот, милая подруга моя, невыдуманная история этого края, написанная для забавы ваших прелестных глазок…»

Я видел написанное в те же годы письмо Жана Гальмо к его сестре Мадлен, которое тоже нелишне привести здесь, ведь оно весьма показательно:

«…я люблю ее потому, что она мила, обворожительно мила. Эта любовь слишком сильна и слишком своеобычна, чтобы я мог сравнить ее с той нежной привязанностью, какую питаю к тебе…»

Он вот-вот женится.

И женитьба устроится в два счета.