Рома едет

Ищу удобное место под стоянку, но вдруг будто бы слышу ритмичный звук двигателя. Вмиг появляются силы для очередного марш-броска. Пробираясь сквозь бурелом, я ожидаю увидеть что угодно: старый “Урал”, довоенный генератор или, на худой конец, обезумевшего лесника с бензопилой, но нахожу маленькую, размером со стиральную машинку, гидроэлектростанцию на горном ручье. От нее по столбам куда-то в лес уходит линия электропередач. Вдоль покосившихся опор самодельной электросети, я, обессиленный и мокрый, добираюсь до автономного поселения Чарбай. На часах – примерно два ночи, но в окнах домика еще горит мягкий теплый свет.

– Добрый вечер.

– Ого! Привет. Разувайся, проходи, – приглашает женщина лет сорока пяти с короткой стрижкой. – Ты что, из Паспаула шел?

– Из Паспаула.

– У тебя что, нет нашего номера телефона?

– Нет.

– Мы бы тебя на машине забрали. Ты же километров тридцать пешком отмахал. Есть хочешь?

– Было бы здорово.

Потрескивает печь, и пьянящий матовый свет лампы наполняет комнату, которая тут и кухня, и гостиная одновременно. На полу разбросаны детские игрушки, на стене – полки с невероятным количеством разнообразной утвари. Создается впечатление, что здесь проживает минимум человек десять. Женщина подает мне дымящуюся тарелку риса с мясной подливой. Последний раз я ел утром.

С улицы заходит наполовину седой мужчина с бородой геолога:

– О! Привет! Ни хера себе, ты на ночь глядя пришел! Мы обычно в такое время уже спим. Тебе повезло, что Иринка завтра в Новосиб уезжает, вот мы ее собираем.

– Пришлось бы мне на веранде от холода помереть.

– Промерз, что ли?

– Ноги в реке промочил.

Влад и Ирина переехали сюда двадцать лет назад. Они мечтали создать большое поселение, крепкую коммуну, но, к сожалению, последователей не нашлось. К ним часто приезжают новые люди, но дольше, чем на год, никто не задерживается.

Для пришлых в Чарбае есть еще два небольших сруба, в один из них селят меня. Уютная комната, умывальник, печь, две кровати, небольшой столик у окна и розетка – вот и все скромное убранство моего таежного убежища. Утром следующего дня я получаю наряд по колке дров. Судя по количеству березовых стволов, лежащих во дворе, закончу я, дай бог, недели через две.

Так день за днем течет мое время в Чарбае. С утра и до позднего вечера я машу топором где-то в горах и чувствую резкость жизни, словно только что вынырнул из глубины и наконец вдохнул полной грудью. Влад то и дело подначивает меня: “Ну, ничего. Не переживай. Под конец научишься обращаться с колуном” или “Ох и хорошо, наверное, березка на морозе колется?!” Я прекрасно понимаю, что, пытаясь поддеть мое самолюбие, Влад попросту уклоняется от работы. Его хитрое поведение поднимает мне настрой. Затягивая бодрым голосом: “Ох и колется березка на морозе! Ох и колется!” – я молочу по древесине до захода солнца. Когда наконец темнеет, я собираю по поляне коз, загоняю их в стойло и только потом иду ужинать.

За столом Влад рассказывает мне о своих изобретениях, о том, как он построил ГЭС на ручье и провел связь в дом на краю земли. Эти истории действительно заслуживают внимания. Он первый во всем районе наладил интернет-связь. Для этого Влад собрал на горе огромный ретранслятор GSM-сигнала. От поселения до отражателя на пике горы Чептоган часа четыре пешком – и это если “метнуться кабанчиком” – и никаких тебе дорог и тропинок. Взял азимут и почесал. Мне сложно представить, как он запер туда восемьдесят метров сетки-рабицы и растянул ее между камней, но факт остается фактом – мобильная связь на поляне есть.

Влад рассказывает о своих инновациях взахлеб, не обращая внимания на свист чайника, на крики детей, на усталость собеседника. Не каждый день в тайге найдется слушатель, восхищенный его изобретательностью.

После вечерних бесед я в темноте иду за водой. Двести метров скольжу вниз по склону к прозрачному горному ручью, а потом с полным ведром карабкаюсь вверх. Растапливаю печь, завариваю чаек. В моем гостевом домике одна сорокаваттная лампочка на десять квадратов пространства. По темному потолку бегают отблески огня, которые прорываются сквозь старую кладку печи. Ветер шумит, ветви пихты стучат по крыше. В такие моменты хочется пропасть без вести.

Уже которую ночь мне снится один и тот же сон, будто я возвращаюсь домой в Минск на несколько дней, а потом снова продолжаю свое путешествие. От таких картинок я начинаю паниковать. Дорога – это все, что у меня есть. Чувствовать себя. Чувствовать, как этот шар вращается под тобой. Чувствовать, как ты его крутишь. Мои самые важные воспоминания навсегда связаны с моментами кристального одиночества. Вот я прячусь под скамейкой в душном, набитом телами вагоне, пробираясь зайцем сквозь Китай. Вот ночую в заброшенных домах, в которых ни окон, ни дверей, только старые облезлые домовые скребутся за стеной.