Роман

– Жарь «барыню», Яша, не сумлевайся!

– Играйте, ребяты, попотешьте старичков!

– Давай, Ванька, дуй камаринскую!

– Эва, Сенечка, тряхни по коленкам!

– Играй, наворачивай, а мы попляшем!

Музыканты переглянулись, скуластый, коротко стриженный Яшка мотнул головой и растянул меха трехрядки. Музыканты грянули «Светит месяц». Эта простая и в то же время до удивительного завораживающая каждого русского мелодия отозвалась в душе Романа почти детской радостью. Сколько раз, выйдя вечером к реке, слышал он эти берущие за сердце переливы гармоники, распускающиеся над полусонной водой незримым русским узором!

И теперь этот узор растянулся вместе с мехами трехрядки и поплыл, поплыл над лугом, кружась и плавно переливаясь цветами, словно праздничный девичий сарафан.

– Давно бы так! – крикнул Антон Петрович.

Гости подошли и встали с краю тарассы. Роман пропустил вперед Татьяну и встал сзади, осторожно обняв ее ладонями за локти.

Татьянины глаза блестели, радостная улыбка светилась на лице. А мелодия лилась, набирая с каждым тактом силу, заставляя баб задорно покачиваться, а мужиков многообещающе одергивать рубахи и, плюя на ладони, приглаживать волосы.

Вот одна баба затянула сильным высоким голосом:

Светит месяц, светит ясный!
Светит полная луна!

И тут же все остальные бабы грянули ей в поддержку громко, сильно и широко:

Приходи, дружок мой милый,
Буду ждать я у окна!

Никогда еще Роману не доводилось слышать, как поют все женщины Крутого Яра, и в восторге он обнял и прижал к себе Татьяну.

Встречу я дружка милова
Да закроюся платком!
Ты свети, луна, не ярко,
Не увидят нас вдвоем!

Из толпы выдвинулась девка в малиновой поневе, с белым платочком в руке, и поплыла по лугу, мелко переступая.

Подбоченясь левой рукой, она покачивала повязанной цветастым платком головой в такт песне и умело поводила плечами. Но не успела она пройти и одного круга, как на луг выскочил парень в белой рубахе, подпоясанной шелковым шнурком, в черных штанах, заправленных в начищенные, приглаженные «гармошкой» сапоги.

Лихо заломив на затылок картуз, он заложил руки за спину и пошел рядом с девкой, мелко топоча своими сияющими сапогами.

Она же, делая вид, что не замечает парня, плыла по лугу, улыбаясь всем загорелым лицом и помахивая платочком. Вдруг парень, до этого приплясывающий рядом, прыгнул вперед и, круто развернувшись, загородил девке дорогу, по-петушиному вытянув шею и разведя руки.

Девка испуганно прикрыла рот рукой и, отвернувшись, поплыла прочь, но петушок снова лихо прыгнул и встал у нее на пути.

На этот раз она, пожав плечиком, отведя глаза и сложив руки на груди, поплыла в сторону, всем видом демонстрируя полное равнодушие к парню.

Не скрипи, моя калитка,
Как пойдем мы в палисад!
Куст сирени нас укроет
От чужих бесстыдных глаз!

Сквозь крестьянский хор слышались выкрики мужиков, подбадривающие парня:

– Пляши, Вася, не тушуйся!

– Пройдися кочергой!

– Давай, валяй, Васька, не спи!

– Мух не ловишь, кучерявый!

– Поддай жару, чертушко!

В третий раз не дал он ей дороги, и теперь уж она «оттаяла», замахала платочком, и они заплясали вместе, под пение баб, под свист и выкрики мужиков.

В самый разгар пляски, когда все смотрели на пляшущих, Татьяна повернула к Роману свое сияющее счастливое лицо и потянулась к нему губами.

Они поцеловались.

– Я люблю тебя! – прошептал Роман ей в губы.

– Я жива тобой! – ответили ее губы.

А на лугу девка уже неистово кружилась, сарафан ее развевался, обнажая крепкие стройные ноги, парень плясал вокруг нее вприсядку.

Вдруг одна баба в толпе махнула платком, выкрикнула что-то и, выбежав вперед, пустилась в пляс. За ней сразу же выбежал Аким и, уперевшись руками в бока, пошел выделывать ногами кренделя.

Трое лихих братьев Авдеевых, схватив своих жен за руки, вытянули их на луг и заплясали.

– Пади, пади! – дико закричал Дуролом и, выпрыгнув из толпы, стал выделывать немыслимые коленца, во все стороны размахивая ногами и руками.

– Ну-ка посторонися! – по-извозчичьи выкрикнул Фаддей Кузьмич и, степенно выйдя, заплясал нешироко, но крепко и ладно; рядом с ним закружилась его жена, продолжавшая громко распевать «Светит месяц».

– Эх, дорогу, мать честная! – задорно крикнул Степан Парненков и с ватагой мужиков и парней выбежал на луг. Через мгновение на лугу не плясали только музыканты, продолжая изо всей мочи наигрывать все ту же мелодию, но только быстрей обычного.