Роман Булгакова Мастер и Маргарита: альтернативное прочтение

В этом плане можно с достаточной степенью достоверности интерполировать на его точку зрения по рассматриваемому вопросу мнения других известных интеллигентов, чья гражданская позиция общеизвестна. Пусть Булгаков не со всеми из них был знаком лично и даже не мог знакомиться с их воспоминаниями; неизбежны и определенные поправки на индивидуальность точек зрения в отношении каких-то частностей. Все это так. Но если по каким-то принципиальным вопросам такие мнения имеют достаточно недвусмысленный характер, то не будет большой ошибкой допустить, что такую же точку зрения мог иметь и интеллигент Булгаков. Тем более что мнения эти, как можно будет убедиться, в ряде случаев выражены в настолько острой форме, что даже при самых осторожных оговорках на «долю» Булгакова все-таки остается вполне достаточно…

…30 июля 1917 года А.А. Блок, включенный в число членов «Лиги Русской Культуры», позитивно принял этот факт, но с одной оговоркой (в письме к П.В. Струве): «… Только одно обстоятельство могло бы служить для меня препятствием: это обстоятельство выражается конкретно и символически в отсутствии среди учредителей имени Горького… Нужно изыскать какие-то чрезвычайные средства для обретения Горького, хотя бы для того, чтобы его имя прошло через «Лигу Русской Культуры …» 7

Такое отношение поэта должно бы являться превосходной характеристикой личности Горького. Но тогда почему же через четыре года, 12 августа 1921 г., К. Чуковский вносит в свой дневник следующую запись о Блоке: «В последнее время он не выносил Горького, Тихонова – и его лицо умирало в их присутствии…» 8

Дневник – не мемуары, впечатления в нем свежи и свободны от конъюнктуры. О том, что «тяжелые мысли о Горьком» – не просто реакция по какому-то частному вопросу, а серьезное обобщение, характеризующее отношение поэта к Горькому, свидетельствует другая, сделанная за полгода до этого (22 декабря 1920 года) запись в дневнике Чуковского:

«Читали на засед. «Всемирной Лит.» ругательства Мережковского – против Горького. Блок (шепотом мне): – А ведь Мережк. прав» 9. Это событие нашло отражение и в дневнике самого Блока (17 декабря): «Правление Союза писателей. Присутствие Горького (мне, как давно уже, тяжелое)» 10.

А «ругательства» Мережковского содержались в его статье «Открытое письмо Уэллсу», где имеются такие слова: «…Вы полагаете, что довольно одного праведника, чтобы оправдать миллионы грешников, и такого праведника вы видите в лице Максима Горького. Горький будто бы спасает русскую культуру от большевистского варварства.

Я одно время сам думал так, сам был обманут, как вы. Но когда испытал на себе, что значит «спасение» Горького, то бежал из России. Я предпочитал быть пойманным и расстрелянным, чем так спастись. Знаете ли, мистер Уэллс, какою ценою «спасает» Горький? Ценою оподления…

Нет, мистер Уэллс, простите меня, но ваш друг Горький – не лучше, а хуже всех большевиков – хуже Ленина и Троцкого. Те убивают тела, а этот убивает и расстреливает души. Во всем, что вы говорите о большевиках, узнаю Горького…»

Это Мережковский писал уже в эмиграции. Но еще до выезда, буквально через две недели после большевистского переворота, его мнение было не менее резким. Вот как оно видится в дневниковой записи его супруги (6/19 ноября 1917 года):

« У Х. был Горький […] Он от всяких хлопот за министров начисто отказывается. – Я… органически… не могу… говорить с этими… мерзавцами. С Лениным и Троцким […] Я прямо к Горькому: никакие, говорю, статьи в «Новой жизни» не отделят вас от б-ков, «мерзавцев», по вашим словам. Вам надо уйти из этой компании […] Он встал, что-то глухо пролаял:

– А если… уйти… с кем быть? Дмитрий живо возразил: – Если нечего есть – есть ли все-таки человеческое мясо?» 11 Итак, уже в первые дни после захвата большевиками власти Чуковский, Блок и Мережковский видели в Горьком то, что позже описал Булгаков: служение Системе, которое в романе символизирует связка ключей от палат-камер в клинике Стравинского. Давайте посмотрим, в какой форме проявлялось то, что Мережковский охарактеризовал как «цена оподления».

Корней Чуковский, запись от 12 ноября 1918 года: «Вчера заседание – с Горьким [в редакции «Издательства Всемирной Литературы"]. Горький рассказывал мне, какое он напишет предисловие к нашему конспекту, – и вдруг потупился, заулыбался вкось, заиграл пальцами.

– Я скажу, что вот, мол, только при Рабоче-Крестьянском Правительстве возможны такие великолепные издания. Надо же задобрить. Чтобы, понимаете, не придирались. […] Нужно, понимаете ли, задобрить…» 12.