— Ко мне… — вздыхаю. Портмоне расплачивается по счету. Копейка в копейку. Я грозно сдвигаю брови: ну!
Портмоне не одобряет: недовольно кривится и цедит чаевые — процент, не больше! Вот ведь жадная скотинка! За грош удавится!
Леночка улыбается, наблюдая за моим скрягой-кошельком.
Улыбается?!.
Ну и…
…ладно.
А потом все мы — наша одежда, обувь и мелкие безделушки, вроде косметички, — идем ко мне. Не торопимся. Разглядываем прохожих, окруженных пиджаками и пачками сигарет. За манюней-девочкой не успевают такие же крохотные бантики. Запоздалый дворник покрикивает та метлу, меланхолично сдувающую пыль с асфальта и тормознувшую у трупа-окурка…
— Прошу…
— Ты так галантен!
Лена и я вяло занимаемся любовью и широкая двуспальная кровать под нами стонет и кряхтит. В прямом смысле слова. — Что с тобой?!.
— Ничего.
— Ты та себя не похож. Что?.. Что-то случилось?
— Нет. Порядок. Ничего.
— Расскажи! Мне!
— Ничего. Порядок. Не обращай.
Субботний вечер: закат, звезды. Я провожаю Леночку к двери. — Мы увидимся?
— Да. Конечно.
— У тебя есть… Другая?
— Нет. Что ты.
пеплом череп пепельницы. И кажется мне: стены и журнальный столик, и старые тапочки смотрят та меня настоящими людскими зрачками; и однажды и вещам и дому надоест мое потребительское паскудство, и они накинутся на меня, дымящего тихонько и умиротворенно, и злобненько терзающего зажигалку за лопоухость…..и…
И я, наверно, схожу с ума
Мне не нравится рвать упаковку, мне почему-то кажется, что изодрав резцами ножа — в клочья! — бестолковую плоть, я совершу убийство. Это глупо, и навязчивая идея… и я…
Я, наверно, схожу с ума.
Подзываю с полки сегодняшний роман и топаю в прихожую. Проснувшись, ботинки вздрагивают и скоренько отползают в сторонку: в курсе, под горячую ногу лучше не попадать.
Мягкая обложка, мягкая…
Ну-ка!
Книга сладко — страстно! — покусывает верхнюю губу и порывисто дышит, проговаривая текст. «Саймон нежно обнял осиную талию Джейн и пощекотал языком белоснежную шейку. Девственные бутоны малышки мгновенно налились нектаром, а стебель Саймона заколосился, упираясь пестиком в горячую тычинку великолепной красотки, юной и неистовой…»
Вешалка моя, роскошная вешалка, внимательно слушает, пуская слезу. И даже всхлипывает. Я знаю, она обожает подобную литературу. Обожает. Собственно, и роман-то я приобрел исключительно для нее, для моей любимей. Моей вешалки.
…я, наверно…
Ее упругие груди и живот, я целую, трогаю и рычу, и покусываю соски — нежно, я люблю тебя, милая, я…..люблю… я…
Я наверно, сошел с ума. Но я уверен: однажды ОНА оттолкнет от своей бесподобной фигурки мой старый кожаный плащ, и демисезонное пальто выпустит из крепеньких ручонок, и ответит мне. ОНА скажет:
— Спасибо Я так люблю эти романы. Эти эротические романы. И тебя... люблю… тебя люблю!..
Меня!
Моя вешалка!..
…и долго курю в темноте.
…а может, бросить все? И купить билет. Самый дешевый: лысый, дряхлый и с морщинистой желтой мордой, но! — билет?! И улететь? Далеко? В космос? Там, говорят, по-другому живут, иначе: и звезды там — молодые, красивые, с пышными кудрявыми протуберанцами, и…
…и юная ракета, стравливая вздутыми желудками выхлоп, унесет меня, и…
…спать…
…спа-а-а…
Утром я проснулся пораньше и навел в квартире порядок Капитальную уборку забабахал, без вариантов: давно пора. Было. Аккуратно собрал экскременты обиженным на судьбу совком и сунул дрянь в пасть опечаленному и — дурно! — пахнущему пакету. Накормил яичницей беззаботные стены и наболтал чайку гардеробу, уже столько лет верному моим привычкам. И не спеша — обстоятельно! — протер моргающие линзы измученному новостями телевизору: не боись, не выколю.
Н-да… а у вешалки вот-вот начнутся месячные пора кое-куда запыжевать тампон..
…если хорошенько следить за вещами, они о-го-го как долго служить будут, правда?