Пролог
Милые дамы.
Это мой любовный роман. Неплохо звучит, правда? Любовный романчик по всем статьям, сказал бы Оливер. И прежде всего — роман о нем. А еще немного о Джеффе, Рихарде и Роберте (по порядку); кроме того, вы найдете в нем несколько совсем коротеньких love stories моей мамы и Ингрид. Ингрид — моя лучшая подруга с детства — это для вашего сведения. Сама я просто не выношу, когда не могу быстро сориентироваться в книжке, и, если даже на шестидесятой странице еще не знаю, кто есть кто, я отбрасываю ее — надеюсь, вы понимаете, что именно этого в вашем случае я хотела бы избежать. Итак, раз я упомянула Ингрид, позвольте мне и описать ее. Представьте себе актрису Джулию Робертс, мысленно приделайте ей изрядную щелку между передними зубами, убавьте ей лет десять и еще двадцать три сантиметра роста — и вот вам точная копия Ингрид. Такие же роскошные волосу, такие же прекрасные орехового цвета глаза, такой же красивый большой рот… Щелка (по правде говоря, скорее щель) и, главное, недостающие двадцать три сантиметра роста для Ингрид — сущее проклятие. Само собой, она все равно красива, но, к сожалению, не настолько, чтобы быть недоступной. Если бы она была на двадцать три сантиметра выше и не имела бы дырку между зубами, редко какой парень отважился бы даже приблизиться к ней, а так, напротив, подъезжают к ней все кому не лень. Ингрид для них представляет собой неожиданно легкую возможность как бы закадрить Джулию Робертс; когда Ингрид надевает туфли на пятнадцатисантиметровом каблуке (других она не носит) и не открывает рта — иллюзия почти стопроцентная.
Мою маму зовут Яна, она переводчица на вольных хлебах. Иногда говорит, что переводит чешскую дурость на английский, немецкий и испанский. Говорит она это, главным образом, тогда, когда злится на так называемых топ-менеджеров, которые за всю свою жизнь не удосужились выучить ни одного языка, но, несмотря на это, нетерпеливо причмокивают, когда им кажется, что выражения типа: активная зона сортировочной горки для плавки поездов (недавно какой-то железнодорожный босс требовал от мамы перевести это) мама переводит чересчур медленно.
Меня зовут Лаура, в этом году мне исполнилось двадцать два, и работаю я в редакции журнала «Разумница». Оливер как-то заметил, что «Разумница» — все равно что журнал «Браво» для сорокалетних — пусть это и вполне остроумное сравнение, но, разумеется, не обобщающее. Например, моей маме за сорок, однако наш журнал она никогда не читает. Утверждает, что для нее лично «Разумница» — что-то вроде кассеты релаксирующей музыки, которую она получила в прошлом году от Рихарда к Рождеству, вместо того, чтобы успокаивать, она жутко раздражает ее. На кассете птичьи голоса сливаются с шумом моря, и мама уже после нескольких минут прослушивания назвала это чудовищной комбинацией, а во время одной особо душераздирающей птичьей трели буквально вырвала кассету из магнитофона.
Что ж, пожалуй, для начала этого довольно.
Об одном персонаже я пока умолчала — сама не знаю почему.
Может, потому, что порой сомневаюсь, существует ли он вообще.
Глава I
Начну с того, что в августе позапрошлого года мы с Рихардом вернулись из отпуска, проведенного в Хорватии.
Каждый устный или письменный рассказ следует начинать с шутки — так, во всяком случае, утверждает пособие «Как усовершенствовать свой устный или письменный рассказ». Надо признаться, что разные психологические пособия типа «Не отравляйте себе жизнь мелочами» или «Как построить гармоничные партнерские отношения» я покупаю довольно часто, ибо постоянно меня терзает мысль, может, наивная, но неотвязная, что в этих брошюрах таятся какие-то принципиальные сведения, без знания которых нельзя прожить счастливую жизнь… Ну да ладно. Шуткой вы «создадите непринужденную атмосферу и привлечете слушателя на свою сторону», утверждает автор вышеупомянутой брошюры. Но коль рассказ следует начинать с шутки, так уж роман и подавно, считаю я, но с какой?
С какой из всех тех шуток, из которых последние по меньшей мере два года складывается моя жизнь?
Ну хотя бы с этой: мне двадцать два, позади три года сравнительно активной любовной жизни, а моя единственная живая бабушка, у которой, увы, уже немного крыша поехала, всякий раз, когда я навещаю ее, спрашивает, есть ли у меня парень.
— Ну как, Лаура, — говорит она с озорной улыбкой, — у тебя уже есть парень?
Я никогда не знаю, смеяться мне или плакать.
Я часами рассказывала ей о своих отношениях с Джеффом, Рихардом, Оливером, а потом и с Робертом (по части такой доверительности бабушка немного заменяет мне мою космополитичную мать, которая вечно где-то мотается), и всякий раз даже дарила ей их фотки; и хотя бабушка торжественно засовывала их за стекло буфета рядом с остальными семейными фотографиями (в основном папиными), на ее осведомленности это ничуть не сказалось.