— В какой гостинице вы живете? — спрашивает ОН из вежливости. — Вы здесь уже давно?
У него тихий, приятный голос.
— Мы живем на Корчуле, — отвечаю я и объясняю, что здесь мы задержались в ожидании парома.
— Я отвезу вас туда, здесь недалеко, — предлагает ОН.
Я вопросительно смотрю на Оливера, но тот лишь разводит руками. Делай что хочешь, означает его жест.
— Это было бы замечательно… — говорю я. — Но вы не меняете ради нас своих планов?
— Корчула у меня в плане, — говорит ОН.
— Тогда супер! — восклицаю я радостно.
Чувствую, как ко мне возвращается хорошее настроение.
— Я хочу сегодня вечером посмотреть Морешку, — добавляет ОН бесхитростно.
Я отвожу взгляд. Оливер усмехается. Внезапно напускает на себя бесшабашный вид (но меня, естественно, не проведешь).
— Знаете, что сказал Гёте? — обращается он одновременно ко мне и к НЕМУ. — В любой ситуации нет ничего более важного, чем появление третьего. Я видел друзей, братьев и сестер, любовников и супругов, чьи отношения благодаря случайному или преднамеренному появлению нового лица полностью изменились, чья ситуация полностью перевернулась…
На моих губах извиняющаяся улыбка.
— Вам надо бы знать, — говорю я в продолжение разговора, — что у Оливера уникальная склонность к преждевременной ревности…
В ответ ОН растерянно улыбается. Бабочки в моей утробе, трепеща крыльями, вспархивают. Оливер наблюдает за нами.
— Преждевременная ревность — логическая бессмыслица, замечает он сухо. — Напротив, ревность возникает всегда слишком поздно.
Глава XXIX
Когда мы садимся в лодку, руку подает мне ОН, а не Оливер.
Оливер моментально ложится на светло-голубой полотняный матрас на носовой части яхты. Я иду осмотреть каюту управления. ОН отвязывает канат и приходит ко мне. Включает мотор, медленно отводит лодку от причала и, ускоряя ее ход, направляет в открытое море между двумя островами. Нос начинает подпрыгивать по вспененным гребням волн. Дует довольно сильный ветер, но жарко по-прежнему, и это приятно.
— Хотите попробовать? — обращается ОН ко мне.
ОН впервые повышает голос, дабы заглушить мотор, плескание воды о нос и, главное, крик морских чаек, сопровождающих нас. Я неуверенно киваю, и ОН уступает мне деревянный штурвал. Я улавливаю запах ЕГО духов (почти наверняка это Eternity от Кельвина Кляйна). Наши руки на миг соприкасаются, но сейчас главное — сосредоточиться на управлении. Проходит минута, другая, прежде чем я понимаю, что лодка реагирует на движение штурвала с некоторым опозданием, а потом я уже только тихо радуюсь силе мотора и неоглядному простору впереди нас. Белые камни, окаймляющие побережье, медленно отдаляются, на горизонте вырисовывается узкая полоска Корчули. ОН все время стоит сзади, почти вплотную ко мне.
Бабочек в моей утробе все прибывает, их бархатные крылья неумолимо трепещут.
Оливер лежит на спине, руки раскинуты в стороны, глаза прикрыты.
— Мне надо идти к нему, — говорю я спустя какое-то время.
Это звучит как вопрос. Молча кивнув, ОН берет у меня штурвал.
Я снимаю майку и верхнюю часть купальника (знаю, что ОН смотрит) и ложусь на живот рядом с Оливером. Его глаза по-прежнему закрыты.
— Мне хотелось бы помириться, — говорю я.
Я стараюсь придать своему голосу непринужденный, спокойный тон, но голос звучит возбужденно. Я глажу Оливера по его редеющим волосам, но он не реагирует. Я демонстративно вздыхаю, приподнимаюсь, опираясь на локти, и смотрю, как острие лодки скользит по волнам. Матрас под нами подпрыгивает от размеренных толчков, и на раскаленную солнцем спину поминутно падают нежные водяные брызги.
— Ты была за штурвалом, — говорит Оливер, не открывая глаз. — Лодка несколько раз описала небывало крутую дугу. Я почувствовал.
— Да, я была за штурвалом, милый Ватсон… Потрясающе. Попробуй тоже.
— Одним словом, на штурвале ваши руки соприкасались, — говорит он. — И у тебя даже дух захватывало. ОН стоял так близко от тебя, что ты мечтала дотронуться до НЕГО. Дотронуться до его мышц, поразительно четко выступающих под мягкой, нежной загорелой кожей мужчины…
— Не будь смешным, Оливер. Я же сказала, что хочу помириться, а не поссориться.
— Ты и сейчас еще чувствуешь удушливое, давно не испытываемое тобой возбуждение. Тебе хотелось бы думать, что дело в упоении скоростью, широким простором и соленым запахом ветра, но где-то в глубине души ты ощущаешь, что это возбуждение вызвал ОН.
— Тебе нужен психиатр.
— Минуту назад ты сняла майку, я слышал это, — говорит Оливер, глаза его по-прежнему закрыты. — Ставлю тысячу долларов, что ты сняла и бюстгальтер…
Я молчу.
— Я не прав?
Он вдруг открывает глаза и смотрит мне на спину. Я краснею.
— Ты покраснела — знаешь об этом?
— Оставь меня в покое!
Оливер отворачивается и устремляет взгляд куда-то к горизонту.