Крепко испугался тогда старый Ярослав Настасьиной лютой смерти, страшился за участь любимого сына, Олега, рождённого ею, опасался мести отвергнутой жены, княгини Ольги Юрьевны. Силён на Руси корень Юрьевичей, твёрдой рукой держит власть в Залесье, на Владимирской Руси, - один только Андрей Юрьевич Боголюбский чего стоил, а сыновцы его, а меньшие братья! Что им Галицкая Русь! Радея об укреплении Руси, о сильных союзниках, брал за себя Ярослав Осмомысл жену Ольгу, не по любви брал, а по родству. Князю о любви думать не пристало - князь обо всей земле радеет, ему не до семейных тихих радостей. Были бы сыны - наследники… Да сын и был, Владимир, статный, рослый, в старую породу, ещё Ростислава старого, сына Владимирова, внука Ярослава Мудрого, правнука Владимира Красно Солнышко. Всем был хорош сын - а только душа у него была слабая, бабья, и, глядя на сына, всё чаще хмурился Ярослав Осмомысл.
А потом встретил Настасью - молодую поповну. Тоже без любви, из обычая только пошла она замуж и, когда взор её, вишнёво-карий, встретился со светлыми глазами Ярослава Осмомысла, забыла и мужа, и святые обеты, дававшиеся пред аналоем. Как в омут головой, окунулись князь и попадья в любовь. Ушла Анастасия от мужа, стала Ярославу наложницей. И была счастлива, и родила сынка, такого же, как мать, кареглазого, и было всё хорошо. Повыдавав замуж дочерей - одну за венгерского князя Иштвана, другую в Новгород-Северский, за тамошнего князя Игоря Святославича, - Ярослав избавился и от жены. Не стерпев, что попадья расхаживает в её палатах, Ольга Юрьевна ушла из Галича с сыном Владимиром в Польшу, увела с собой верного ей боярина Константина Серославича и многих других.
Тогда-то и встал Галич, зашумело вече, ударило чугунное било. Поднялись бояре, спалили Анастасию, воротили назад Владимира Ярославича, принудив старого князя жить с женою и во всём бояр и веча слушаться.
И жил князь Ярослав, и богател тороватый Галич, и везли купцы соль на Русь, и текли торговые караваны из Руси в Европу и из Европы на Русь. Венгры были ему союзниками, мир был установлен с Византией и Польшей…
Умирал старый Ярослав Осмомысл.
В душной изложне[2] царил полумрак. Оконца притворены ради холодов - как-никак Покров на носу! - только лампада и несколько свечей озаряют покой. Белеет высоко взбитая постель, на которой, вытянувшись, лежит старый князь. Когда-то широкий в плечах, костистый, крепкий, он усох, ослабел. Истончилась борода, острее и длиннее стал нос, чернее и глубже глаза. Взгляд их почти потух, но расширенные близорукие зрачки время от времени шевелились, находя сыновей.
Старший, Владимир, был в окружении бояр. Верные ему Константин Серославич с сынами и лях[3] Володислав, что ещё двадцать лет назад пришёл в Галич искать службы, стояли рядом.
Прочие - бояре, священники, советники, - толпились вокруг, поглядывали на обоих княжичей, прикидывали, за кем бы пойти. Бояре извечно тянут одеяло на себя, ищут на престоле слабого князя, чтобы быть при нём в силе да в милости.
Недолго молчал Ярослав Осмомысл. Давно точила его душу крепкая дума, и ныне, пред ликом смерти, настала пора исполнить задуманное. Он пошевелился, махнул рукой - и постельничьи тотчас же приподняли его на ложе. Князь расправил плечи и на время стал таким, как привыкли его видеть бояре.
- Отхожу я, - просто, как о давно решённом, сказал князь. - Чую - смертный час мой настаёт. И ныне призвал я, дабы услыхали вы слово моё последнее. Поклянитесь же, что волю мою исполните. На кресте поклянитесь!
Стоявший рядом протопоп Севастьян вышел к боярам. Святую Библию и большой, усыпанный лалами и смарагдами крест несли за ним. Бояре один за другим прикладывались ко кресту, обещали сдержать князево слово, но неискренне звучали многие речи - неведомо ещё, что задумал Ярослав Осмомысл.
- Богата и обильна земля наша галичская, - с придыханием заговорил потом князь. - Зело много ворогов зарится на её богатства, да и сами мы, яко волци ненасытны, рвём другу дружки из рук земли. Много сил надобно положить, дабы уберечь отчее и дедово. Ныне приходит мой час. Хоть молва окрестила меня Осмомысл ом, я одной своей худой головой сумел удержать Галич, оберечь его от ворога внешнего и от злого соседа, своего же брата-князя-завистника. И вот теперь приказываю, - Ярослав чуть приподнялся, уперев немощные кулаки в постель, взор его сверкнул, - приказываю место своё Олегу, меньшому сыну моему…
Владимир вздрогнул, сжал кулаки. Бояре отшатнулись, переглядываясь.
- А старшему, - в тяжёлой тишине упали слова Осмомысла, - Владимиру, даю Перемышль…
Константин Серославич стиснул зубы. Не такого он ожидал от старого князя!
- И ныне, - негромко, тяжело дыша, вещал Осмомысл, - желаю, чтобы поклялся на кресте Владимир, старший сын мой, не искать под меньшим братом галичского стола и довольствоваться тем, что имеет. А на сём моя последняя воля!