Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту

Годы отношений с Пшеницыной Илью Ильича в существе его натуры никак не изменили. Напротив, школа любви, «образовательное влияние чувства», испытанное в течение семи ее счастливых брачных лет с Обломовым, не просто душевно обогатили, а преобразили Агафью Матвеевну. В ней пробудилась личность, вызвавшая «столь редкую у Гончарова открытую симпатию в описании ее вдовства»^[126]. Косвенным результатом любви Пшеницыной, без которой была бы невозможна и женитьба Обломова на ней, стали и нововведения в семейно-домашнем времяпрепровождении Обломова: «Илья Ильич завел даже пару лошадей… На них возили Ваню на ту сторону Невы, в гимназию, да хозяйка ездила за <…> покупками. На масленице и на Святой вся семья и сам Илья Ильич ездили на гулянье, кататься в балаганы, брали изредка ложу и посещали, так же всем домом, театр» (с. 368). Читатель помнит, что в первой части романа Обломов отказался от предложения его «визитеров» и «земляка» Тарантьева ехать с кем-то из них на гулянье в Екатерингоф. А теперь и сам выезжает за пространственные пределы Выборгской стороны, подвигнутый на это скорее всего бессознательным ощущением того долга, что накладывается на человека его статусом отца и главы семейства.

«Она, — дает романист общее определение любви Агафьи Пшеницыной, — так полно и много любила: любила Обломова как любовника, как мужа и как барина; только рассказать никогда она этого, как прежде, не могла никому. <…> Где бы она нашла язык? В лексиконе братца, Тарантьева, невестки не было таких слов, потому что не было понятий; только Илья Ильич понял бы ее, но она ему никогда не высказывала, потому что не понимала тогда сама и не умела» (с. 379). Любила «полно» — значит не из одного долга супруги и матери общего ребенка и не только в форме уважения или преклонения-обожания, но и по страсти, пусть не такого накала (и не тех мучений), как у Обломова к Ольге, но не подлежащей никакому сомнению (вспомним, как «проворно» начинал «описывать круги» локоть ее руки, вертящей кофейную мельницу, когда Илья Ильич подходил к ней). Другими словами, любила Пшеницына Илью Ильича всеми фибрами своей души и всеми клеточками тела. Любовь ее поэтому, — достойный аналог античной любви-агапэ как чувства совершенного и безусловного. Далеко не случайно в этом свете и неоднократно указанное исследователями (В. Звиняцковским, Е. Полтавец) созвучие-перекличка имени Пшеницыной Агафья с эротическим греческим термином «агапэ».

Весьма несхожая с любовью к Обломову Ольги Ильинской любовь Пшеницыной по глубине и ее главному результату для самой Агафьи Матвеевны стоит в одном ряду с ней. Если в Ольге она необычайно активизировала и развила ее неповторимые духовные качества, то у Пшеницыной она пробудила самую душу. Однако не сознание и самосознание, пришедшие к Агафье Матвеевне лишь со смертью мужа, но изначально присущие и затем все время углубляющиеся в Ольге. Это значимое отличие последней от Агафьи Матвеевны — объяснение тому, почему именно Ольга, а не супруга Обломова была женским идеалом Гончарова и стала главной героиней его центрального романа.

* * *

Как и в случае с другими гончаровскими персонажами, в особенности женскими, духовно-нравственная сущность Ольги Ильинской воплотилась и выразилась прежде всего в ее любви — к Обломову с драматическим исходом и счастливой к Штольцу. Какой же была любовь Ольги к Илье Ильичу?

Но прежде надо ответить критикам и исследователям, пытавшимся поставить под вопрос сам факт этой любви, более того, утверждавшим, что Ольга и вообще-то не умела любить. Она, писал уже цитированный нами Н. Д. Ахшарумов, «любила (в Обломове. — В.Н.) свой призрак, свою фантазию, свою личную мечту и задачу, или, что то же, любила самое себя»^[127]. Выходит, что и минуты огромного счастья, испытанные главной героиней романа в течение ее любовной «поэмы» с Ильей Ильичем, и нервное потрясение ее их разрывом, как и многочисленные свидетельства эмоционального влечения девушки к «нежному, нежному, нежному» и «милому» ей Илье Ильичу (с. 275, 212) — все это, по словам М. Ю. Лермонтова, «лишь пленной мысли раздраженье» («Не верь себе»). Выходит, что, говоря Обломову «Люблю, люблю, люблю…» (с. 193), Ольга обманывала не только его, но и самое себя.