«Арестованного Андреева допрашивали наиболее видные бериевцы: министр госбезопасности Абакумов, генерал Леонов и полковник Комаров. Леонов с людоедской улыбкой говорил ему, зловеще растягивая слова:
– Вы еще не знаете, Андреев, специальным ножом мы из вас кишки вытянем. Бук-валь-но!
Тогда Андреев протянул следователю деревянную палку, на которую опирался при ходьбе (после Ленинградского фронта мучительно болел позвоночник), и коротко ответил:
– Бейте.
Последовала реплика:
– Любителю Достоевского пострадать захотелось!»[26]
Генерал Леонов хоть и не был любителем Достоевского, но тоже читал, если не «Братьев Карамазовых», «Бесов» или «Подростка», то, во всяком случае, «Преступление и наказание». Один персонаж этого романа, Николай, как известно, берет на себя вину Раскольникова. У следователей было принято читать «Преступление и наказание», считалось хорошим тоном… И Леонов, гордясь своей проницательностью, умением видеть врага насквозь, был рад случаю показать, что способен говорить на одном языке с интеллигенцией, образованными, писательскими и профессорскими детьми.
Даниилу Андрееву было велено судьбой: прими с благодарностью свою судьбу и будь тем, через кого Россия получит то духовное знание, которое понадобится не столько им, людям страшной середины, сколько людям будущего, людям нового века! На это веление, на этот зов он ответил всей своей жизнью – не «пострадать захотелось», а сберечь и донести услышанную Весть, и никакой удар палкой не мог лишить его дара, которым он отныне владел.
Дар этот был бесценным, поскольку его книги, распахивающие перед нами дверь в иные миры, показывающие обители Небесного Дома, – духовное откровение для будущей России. Суждено ли ей когда-нибудь из пустыни превратиться в цветущий и напоенный влагой оазис, как предсказывали подвижники, мудрецы, философы – от славянофилов и западников до представителей русского философского ренессанса! Пусть не завтра, не послезавтра (Даниилу Андрееву грезился срок – конец XX столетия, но не дано нам угадывать сроки) – когда-нибудь ведь суждено! Ах, как понадобятся тогда эти знания, этот бесценный духовный опыт тем, кто будет наделен особым зрением и испытает то второе рождение, о чем в ночной беседе с Никодимом возвестил Иисус: «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не сможет увидеть Царствия Божия!»[27]
Разве не угадывается некий Промысел в том, что написанная во Владимирской тюрьме, при постоянных обысках и «шмонах», «Роза Мира» была восстановлена автором после освобождения по чудом уцелевшим черновикам: заместитель начальника тюрьмы Давид Иванович Крот отдал мешок с черновиками жене поэта! Восстановлена она была не для того, чтобы ее сейчас же опубликовать – такое представлялось совершенно немыслимым, – а для того, чтобы сохранить, как то евангельское зерно, которое даст много всходов, если погибнет[28]. Вот книга как бы и погибла подобно евангельскому зерну, пролежав в земле (один машинописный экземпляр действительно был закопан в землю) больше тридцати лет. Можно даже уточнить: тридцать три года, считая от окончания работы над рукописью 12 октября 1958 года до первой публикации в 1991 году. Пусть символика этой цифры приблизит нас к глубинной, непознаваемой сути таких явлений.
Все это время над книгой довлела косная, мрачная, угрюмая толща, тяжкий и беспросветный гнет – не только земных пластов, но и человеческого непонимания, недоверия, сомнений и предрассудков. Теперь тяжесть отпала… книга воскресла… и я, некогда читавший ее по слепому самиздатовскому машинописному экземпляру, могу открыть дверцу книжного шкафа и взять ее с полки.
Да, тяжесть отпала, земная тяжесть, но непонимания, недоверия, сомнений еще достаточно, и главное из них в том, христианская ли по духу, православная ли эта книга, не от лукавого ли, не от прельщения тем, кто столь хитер и изворотлив во всяких духовных подменах? Вот мы снова задали вопрос, от ответа на который ранее уклонились, не считая себя обязанными, благо жанр свободных заметок нам это позволял, а теперь попытаемся не то чтобы ответить, а именно подвести читателя к самостоятельному ответу… И пусть нам помогут в этом слова Бердяева, что Бог ждет от человека откровения в творчестве.
Итак, церковь книгу не принимает… в ней сомневаются и те, кто толпится сейчас у церковных врат… и те, кто в церковь не заглядывает, перед иконами не молится, но слышит разговоры, улавливает мнения, доносит оценки, они сомневаются и предпочитают о «Розе Мира» высказываться с осторожностью. Другие – восторженные и фанатичные поклонники, еще более далекие от церкви, веры и истинной духовности, бездумно именуют эту книгу чуть ли не новым Евангелием.