Роман Ким

К сожалению, не вполне понятно, о какой именно книге идет речь. Историк ниндзюцу Ф. В. Кубасов предполагает, что это может быть работа Урадзи Конносукэ «Тайны шпионов мира: рассказ об одной секретной службе» (Сэкай миттэй-хива: Ару токому-кикан но ханаси) 1931 года издания. Сарказм Кима был очевиден не всем: женские чары «красных шпионок» вошли в мировую детективную литературу позже. Катя Иванова, увезенная Джеймсом Бондом в Лондон, послала оттуда шифровку: «Операция внедрения прошла успешно. Приступаю к выполнению задания» — именно такой финал для известного фильма предлагал американскому журналисту один из героев Юлиана Семенова в романе «ТАСС уполномочен заявить». Разница только в том, что Роман Николаевич знал, что Урадзи отчасти прав: «медовая ловушка» — штука интернациональная, и противостоять женским чарам может только редкий мужчина. Особенно если он хорошо танцует — как Роман Николаевич Ким, например.

Глава 15 «ЗЕМЛЯ ЕСТЬ ШАР»

Если нахлынет

Неудержимый поток,
Ты не противься,
Силы напрасно не трать —
Лучше доверься волнам!

Иккю^[316]

В середине 1930-х в клубе Управления О ГПУ — НКВД по Москве и Московской области регулярно проводились конкурсы бальных танцев. Танцевали под патефон. Старые вальсы, «На сопках Маньчжурии», пасодобль «Рио-Рита», новые песни советской эпохи, особенно киношлягеры из фильмов Григория Александрова. Конкурсы были обязательным, но приятным времяпрепровождением сотрудников, у которых времени на танцы и вообще на отдых фактически не было. В числе лучших танцоров числился Роман Николаевич Ким^[317]. Танцевал, конечно, в паре, но не со своей женой Мариам, а с Любовью Александровной Шнейдер. Эта высокая красивая девушка с римским профилем, как и Мариам Цын, служила в госбезопасности, но в другом управлении. Люба была родной сестрой того самого Владимира Шнейдера, который помог Киму организовать имитацию ограбления японского посольства. Отношения между Романом Николаевичем и Любовью Александровной не выходили за рамки дружеских, тем более что жизнь Кимов в это время налаживалась. Рос сын — очень умный и послушный мальчишка, его отец продвигался вверх по служебной лестнице, мать тоже служила и пыталась обеспечить уют уже в новой квартире.

После 1935 года Кимы переселились из большой, но «неуютной» квартиры на Тургеневской площади в новый дом, построенный специально для руководства НКВД на месте снесенного подворья Троице-Сергиевой лавры во 2-м Троицком переулке. Старые москвичи, привыкшие до революции называть дом по фамилии хозяина или архитектора, как «дом Нирнзее», например, это новое строение так и окрестили: «дом НКВД в Троицком». В доме 6А Кимам выделили квартиру номер 12, в западном крыле. В центре здания, построенного «покоем» — буквой П, располагались служебные апартаменты (две квартиры) Берии, в которых будущий глава НКВД останавливался еще до назначения на этот пост, приезжая из Грузии в Москву, и, по воспоминаниям соратников, устраивал пьяные оргии. По соседству с Кимом жили знаменитый в будущем разведчик Вильям Фишер, более известный как Рудольф Абель, оставшиеся почти неизвестными гений шифровального дела Георгий Крамфус, резидент ИНО НКВД в Эстонии Григорий Чернобыльский и многие другие «бойцы невидимого фронта». Неудивительно, что «дом НКВД» понес огромные потери во время сталинских чисток. Первым арестовали Чернобыльского — еще 1 сентября 1936 года. 2 апреля 1937-го пришли за Кимом.

Брали его как большого начальника — вчетвером: старший майор госбезопасности (армейский генерал) Михаил Горб (Моисей Санелевич Ройзман), начальник 3-го (контрразведывательного) отдела НКВД; его подчиненный — капитан госбезопасности Михаил Соколов; лейтенант госбезопасности Павел Калнин — соратник и ученик Кима, они даже вместе получали ордена Красной Звезды; сотрудник оперативного отдела капитан госбезопасности Алексей Шошин. Ордер на арест подписал начальник ГУГБ Яков Саулович Агранов (Янкель Шмаевич Соренсон)^[318]. Как это часто бывало в те годы, основания для ареста в ордере не указывались, а постановление предъявлено не было. При обыске (как положено, в присутствии понятого) изъяли три единицы огнестрельного оружия: наградные маузер и вальтер, служебный браунинг с патронами к ним, чемодан с документами и книгами на японском языке, серебряные часики на простом ремешке, кожаный портфель. Награды — орден Красной Звезды и знак «Почетного чекиста» после ареста сдали в финансовый отдел по цене лома серебра: 51 грамм принес родине 6 рублей 63 копейки^[319].