Бал сатаны воспринимается исследователями (Кушлина, Смирнов 1988) как антитеза литургии, однако сцена выстроена Булгаковым на сложной системе со- и противопоставлений, утверждающих одну из основных мыслей автора — мысль об отсутствии в чем бы то ни было единственного решения, истолкования, восприятия, о сложном взаимодействии и соприкосновении самых полярных явлений.
Глава 24. ИЗВЛЕЧЕНИЕ МАСТЕРА
в переводе с французского — «положение обязывает». Дополнительный комический эффект создается в результате написания (а значит, и соответствующего произношения) в тексте романа этого крылатого выражения по-русски.
или лафитник, сосуд определенной емкости (1/8 бутылки, 75 граммов), прямой или конусообразный стаканчик с толстым донышком; обычно из темного стекла или металла.
«гастрономические» эпизоды романа, в которых принимает участие Бегемот, отмечены аффектированными жестами, гримасничаньем, шутовством и смехом. Гротескные деформации традиционного меню, продемонстрированные котом, пародийно дублируют застолья известного графа А.С. Строганова, искушенного гурмана, любителя необыкновенных, экзотически изысканных блюд. Так, в меню графа были соленые персики и «ананасы в уксусе» (не «в шампанском», как в названии нашумевшего сборника И. Северянина с его наивной экзотикой и эстетизмом).
рассказ кота о его скитаниях по пустыне, когда он питался «единственно» «мясом убитого им тигра», напоминает байки современника Пушкина, Толстого-Американца, невероятного гурмана и известного фантазера. Пушкин охарактеризовал Толстого-Американца — Зарецкого в «Евгении Онегине» — сходным образом: «Бывало он трунил забавно,/Умел морочить дурака/И умного морочить славно» (чем не воландовская характеристика рассказов кота — «вранье от первого до последнего слова!» — 5, 269). Современникам был широко известен его рассказ о том, как, будучи высаженным Крузенштерном с корабля, скитаясь по Алеутским островам и Камчатке, он съел обезьяну (ср. «жареную рысь» и «разварную лапу медведя» в меню застолий графа Строганова).
на приеме в американском посольстве были козлята и медвежата.
эту фразу из романа Булгаков процитировал в письме Е.С. Булгаковой в Лебедянь во время их единственной долгой разлуки в 1938 г., отнеся написанное к свояченице, О.С. Бокшанской, которая в это время перепечатывала под его диктовку МиМ: «Ты недоумеваешь — когда S.
в последующей сцене кот Бегемот пародирует точную стрельбу Азазелло по семерке пик. По наблюдению М. Безродного, у этого фрагмента МиМ есть возможный прообраз — мрачная, заставившая Мореля побледнеть сцена меткой стрельбы графа Монте-Кристо из пистолета в туз треф. Однако Булгаков, разрушая «рационалистическую оболочку романтических образов», трансформирует эту сцену: серьезный пафос разрушен, и все завершается, несмотря на «простреленный палец Геллы», веселым ужином (см.: Безродный 1988).
одна из «заповедей» романа, чрезвычайно важная для автора, выстраданная им в отношениях с «сильными мира сего», которые конструировались Булгаковым по модели отношений Мольера и Людовика XIV, художника и властелина, описанной им в пьесе «Кабала святош»: «…соображаю только одно, что он меня давит! <…> И вот все-таки — раздавил!» (3, 317). Повтор, выделяя эту «заповедь» из ряда остальных, «рифмуется» с содержащей небольшие вариации «заповедью» о трусости (см. комментарий к гл. 25-й).