Роман маленькой женщины

- Скучно! - капризно говорила девушка. - Хоть бы что-нибудь рассказали... Что вы все молчите.

Длинный офицер весь задвигался и беспомощно оглянулся по сторонам.

Да, что-то сегодня никого не видно... - проговорил он, радуясь своей редкой находчивости.

Елена Николаевна рассердилась с беспричинным и жестоким женским деспотизмом.

А вы думаете, что мне непременно кого-нибудь надо? А вы-то сами?

- Я, Елена Николаевна, ей-Богу... - смущенно пробормотал офицер.

- Ей-Богу! - с досадой передразнила девушка. - Ну, расскажите что-нибудь... Ну... ну, были ли вы влюблены когда-нибудь?

В голосе Елены Николаевны прозвучала тоска: она заранее знала ответ.

- Я?.. я и теперь влюблен, Елена Николаевна... Вы же сами знаете...

- Ну да, знаю, знаю и еще раз - знаю!.. Я не об этом хочу... А раньше?.. Ну, в первый раз?

Офицер мучительно покраснел и даже запутался в полах своей длинной кавалерийской шинели.

- Первый раз?

- Ну да...

- Первый раз, право, не помню... То есть, - заторопился он, перехватив капризное движение девушки, - первый раз... конечно... Я первый раз, Елена Николаевна, был влюблен в горничную... - с мужеством отчаяния закончил он, и все его красное лицо сразу облилось потом.

Елена Николаевна с гадливым любопытством посмотрела на него.

- Разве? - закусив губы и шевельнув бровями, процедила она. - Не много же чести быть любимой вами!

Девушка нехорошо засмеялась, и глаза ее стали злыми.

Офицер обомлел. На его неумном, совсем беспомощном лице, на котором нелепо торчали светлые распущенные усы, отразилась кроткая, горькая обида.

- Сядемте... Мне надоело метаться, как маятник... - коротко сказала девушка, глядя в сторону.

Скамейка была в самом конце сада, где почти не было гуляющих, деревья редели, как на опушке леса, и луна светло стояла над их тонкими верхними ветками. Елена Николаевна сидела утомленно, и капризная скука сквозила во всех движениях ее хорошенькой фигурки, нервно постукивающей по земле кончиком ботинка. Офицер сидел прямо, как жердь, поджав под скамейку длинные ноги в лакированных сапогах.

- Ну, - сердито протянула Елена Николаевна.

- А второй раз я был влюблен...- вдруг точно от толчка выпалил офицер.

- В кухарку? - насмешливо закончила девушка и опять нехорошо засмеялась.

- Н... нет... Зачем в кухарку? - удивленно переспросил офицер.

- Да уж так... для полноты переживаний! - зло ответила Елена Николаевна.

- Нет, Елена Николаевна... не в кухарку...

Что-то такое прозвучало в его лихом ответе, что девушка почувствовала легкое угрызение совести и поглядела на его унылую нелепую фигуру серьезнее и мягче.

- А в кого же?

- Видите ли... Я тогда жил в уездном городе... далеко отсюда... И там была одна барышня... Лиза Чумакова... Она только что окончила гимназию, и... и я страшно любил ее!.. Верите, это в романах так говорится, но я за нее пошел бы в огонь и воду!

- Что ж, она красивая была?

- Я не знаю... По-моему - удивительно красивая!

- Лучше меня? - кокетливо спросила девушка. Офицер не ответил. По его длинному бесцветному лицу скользнула тень.

- Ну?

- Что ж... Елена Николаевна... Об этом говорить не надо! - пробормотал офицер с мучительной гримасой.

- Как не надо? Значит, вы находите меня хуже? - жестоко настаивала девушка.

- Нет... как вам не стыдно!.. Вы... конечно... гораздо красивее... - с болью проговорил офицер и потупился.

И почему-то Елене Николаевне стало бесконечно жаль его и стыдно своей легкомысленной жестокости.

- Я пошутила... Простите, Иван Кириллович! Она тихонько дотронулась до его большой грубоватой руки.

Офицер светло и умиленно улыбнулся.

- Я не сержусь! Разве я могу на вас сердиться? - с теплой дрожью в голосе воскликнул он. - Хотите, я вам все расскажу... Хотя я никогда никому не рассказывал...

Елена Николаевна пригрела его глазами и сама почувствовала, как распускается убогая душа этого нелепого офицера под ее ласковым взглядом. Музыка вдали играла тихо, вокруг никого не было, и луна казалась совсем близкою. Полная и ясная.

Офицер рассказывал очень тихо и грустно. Совсем не таким голосом, как всегда. Чувствовалась в нем какая-то большая, чистая и открытая печаль.