Роман межгорья

Агроном по-португальски сказал что-то своим товарищам. С минуту все молчали. Саид машинально взял папиросу из рук Ходжаева и зажег ее. После первой затяжки он закашлялся и смял папиросу.

— Ну, поехали, — вдруг скомандовал он, открывая дверь автобуса.

— Погодите! Мои товарищи… и я вместе с ними — не поедем. Ведь нас командировало к вам Общество друзей Советского Союза. Мы остаемся здесь и докажем, что являемся вашими подлинными друзьями.

Саид помолчал немного. Поглядел на Лодыженко, на Гоева. Только сейчас выбросил он из рук папиросу и совсем другим тоном сказал Ходжаеву:

— Видишь, я говорил, что тебе придется остаться. Щапов вам поможет, а Гоев вместе с товарищами выедет на участки. Надо обязать директоров совхозов… Да мы уже говорили со Щаповым. Каримбаева вместо меня пошлите на центральный участок.

В это время мимо них проехала заводская машина.

— Айдате! — крикнул им Синявин, помахав рукой. Саид движением руки предложил Преображенской сесть в автомашину. Она покорно, без единого слова, послушалась его.

Лодыженко сошел с подножки автобуса, заглянул в кабину шофера и сказал:

— Тогда… поезжайте, товарищ, вы свободны.

Саид приветливо улыбнулся.

Автомашина двинулась и поехала следом за заводской машиной. Саид сидел возле шофера, а на заднем сиденье еще трое: Лодыженко, Софья Преображенская и на откидном — Инаят-Кави Ратнакар.

XX

Заводы и колхозы Советской степи направили своих делегатов на митинг, посвященный закрытию обители. От последней трамвайной остановки у крайнего южного пункта степи делегации со знаменами шли пешком. Майли-сайская текстильная фабрика послала свой оркестр в составе сорока восьми человек.

Проезжая мимо этих движущихся колонн, Саид глядел на них, но думал о многом. Порой ему казалось, что он стоит на берегу, а мимо мчатся и степь и далекие горы. Софья Преображенская пыталась поддерживать беседу с Лодыженко. Она чувствовала, как далека от интересов, которыми жил этот человек. Пыталась представить себе, каковы же вкусы и стремления этих людей, старалась угождать им, и от этого ей самой становилось еще горестней.

— Вы, Софья Аполлинарьевна, стали теперь передовой женщиной, — сказал ей Лодыженко.

— Разумеется… Только мне интересно, как вы расцениваете мою эмансипацию. Едете вы, коммунисты, или кто там еще, словом — члены комиссии, а я так себе — сбоку припеку. «Ну, зачем она едет?» — спрашиваете вы себя и находите какой-то ответ. Иначе вы меня об этом спросили бы. Ну, как же вы отвечаете себе на этот вопрос?

Лодыженко приложил ладонь ко рту и сказал:

— Поверьте мне, ничего не думаю. Разве мы впервые видим женщину на общественной работе?.. Осторожно, сейчас будет яма, — и он слегка поддержал ее, пока машина преодолевала ухаб. Беседа с Преображенской не занимала его, была для него лишь тратой времени.

Женщина поняла настроение Лодыженко и старалась перевести разговор на серьезную тему, заверяя собеседника в своих искренних желаниях стать полезной обществу. Она видела перед собой голову Саида, его роскошную посеребренную шевелюру, развевавшуюся на ветру.

Потом она наклонилась к Лодыженко так близко, что запах ее духов обдал его, словно на балу, и шепнула в ухо:

— А вы не боитесь за него, за товарища Мухтарова? Там такой фанатизм у этих… масс, чего доброго могут повредить…

— Товарищ Мухтаров! — крикнула она, наклонившись вперед.

Саид-Али вздрогнул от неожиданности и, упираясь рукой в спинку сиденья шофера и полуобернувшись к Преображенской, приготовился выслушать ее.

— Я хочу… — захлебнулась она от ветра. Но ее голос прозвучал очень искренне, и Саид еще больше заинтересовался. Преображенской даже показалось на неуловимое мгновение, что он посмотрел на ее зардевшееся лицо. Мухтаров ждал, что скажет ему эта женщина.

А машина огибала бугорок, за которым открывался вид на обитель. Левее на взгорье в зелени садов раскинулся Караташ.

— Такой ветер… вы не… боитесь? — спросила она и, заметив, как от нетерпения еще плотнее сжимались его жесткие брови, добавила: — Пускай уже там… скажу-у.

По горбатому мостику они переезжали один из зауров, по которому когда-то шла избыточная вода от обительских водопадов Кзыл-су. Проехав мостик, они резко повернули и въехали в улицу со стороны степи. Саид поглядел на пустой высохший обительский заур Кзыл-су и улыбнулся.

XXI

Утром возле чайханы начался многолюдный, бурный митинг. Саид подъехал к чайхане тогда, когда выступали ораторы с грозными речами. Еще за несколько минут до приезда Синявина с главной трибуны, с нар чайханы, старый шейх, произнес свою речь. Он говорил мало. Ему только надо было сказать, что Саид-Али продает Узбекистан, веру предков большевикам, насмехается над прошлым и пытается уничтожить обитель — древнюю святыню правоверных поклонников Магомета. Этого ему никогда не простят ни халифат, ни поддерживающие его благородные государства. Но и сами ферганцы, ходжентцы, правоверные дехкане должны стать на защиту святыни, на защиту своей нации, прославленной незабываемыми именами Чингис-хана, Тимура, Улугбека…