Роман моей жизни. Книга воспоминаний

— А хуторок уже здесь! Я Сытина выдоил, он клялся, что последние деньги отдал, врет. Говорит, что не расположен больше ничего покупать, пока на мне не наживет, говорит, пробный шар пускаю. Сегодня вечером у вас чай пью, а завтра уезжаю совсем из Москвы! Еще раз — спасибо!

С тех пор лично я уже не встречался с Чеховым. Иногда мы переписывались. Кое-какие письма его были напечатаны мною по просьбе биографов Чехова, когда он умер. Одни письма хранятся еще у меня, а остальные автографы я подарил собирателям литературных документов Фидлеру, Юргенсу, да еще Измайлову.

В одном письме Чехов, узнавши, что я купил на Черной Речке кусочек земли и построил дом, спрашивает меня: «Завелись ли у вас уже собственные домовые?». Он писал о своем хуторе и бы доволен. Письма его дышали удовлетворением собственника.

— А чертовская вещь эта собственность, — писал он, — увязаешь в собственности, как муха в меду, и отделаться от нее не можешь.

Глава пятьдесят третья 1894

Покупка места. Постройка домика. Мои занятия садоводством.

Мечта Чехова о собственном хуторке, уже осуществленная, заразила и меня. Но как на зло, нельзя было и думать о тысячах. За маленький роман «Горный ручей» я получил в январе 1894 года всего шестьсот рублей, да и те надо было клещами вытаскивать из Пятковского.

— Подписка еще не закончилась, а вы уже требуете!

Дрожащими перстами вручил мне деньги редактор «Наблюдателя» в конверте, проводил глазами, куда я спрятал конверт, и напутственно посоветовал:

— Поезжайте на извозчике, а не идите пешком; могут вытащить. И у меня выудили вчера три рубля из кармана пальто, а уж, кажется, смотрю в оба.

Я заехал к Евгении Степановне на Каменноостровский. Она призналась мне, что страшно устала от практики и не прочь отдохнуть. Я предложил ей прокутить десятку в «Славянке». Мы пообедали, выпили полбутылки шампанского, угостили вином извозчика, и поехали из Новой Деревни домой. Но извозчик, подвыпив, заблудился в переулках и завез нас на Черную Речку в Головинскую улицу. Ехать дальше помешала снежная гора. Лошадь остановилась против пустыря, у входа в который торчал шест с надписью: «Сие место продается за шестьсот рублей. Спросить рядом». Прямо перст провидения!

Оказалось, что место принадлежит некоей Сверчковой, сестре известного художника[511]. Она несказанно обрадовалась покупателю, и я вручил ей шестьсот рублей под расписку, а она подарила мне еще картинку своего брата, чему я тоже несказанно обрадовался. На другой день покупка была оформлена у нотариуса, и в один теплый мартовский день я осмотрел более пристально свое приобретение[512]. На пустыре было только три дерева. Надо было на нем что-нибудь построить. Что же как не домик в две комнаты с кухней? Я приобрел бревен, и нашел рабочих.

Когда окончилась постройка, в крохотный домик, весь белый, с большими цельными окнами, окруженный цветниками, осененный деревьями, которые были пересажены из Удельного парка и быстро привились, дети приехали из Териок, где обыкновенно они проводили лето.

Домик мой описали, между прочим, репортеры, и хотя он был под железной крышей, снабдили его соломенной, что повлекло за собою некоторое недоразумение с городом, вскоре, конечно, рассеявшееся. Домик, в самом деле, был так мал и нехозяйственно устроен, что в тот же год позади его был воздвигнут другой дом, попросторнее и похозяйственнее. Он не был, правда, похож на дом с колонками генерала Тиранна, но Иван Безземельный все-таки его бы одобрил. В усадьбе, которая быстро зазеленела и запестрела цветами и фруктовыми деревьями, была сооружена даже баня, а в своем леднике можно было вертеть мороженое и сохранять продукты. Завелись свои собаки и куры.

Мария Николаевна тем временем вышла замуж за некоего итальянца, старика Тениолати, большого любителя картин. Он же был и продавец древностей, и оценщик художественных вещей у Синего моста. Иногда она заезжала к детям на Черную Речку, заходила ко мне с мужем и иронически относилась к большой даче.

— Посмотрите на нее издали, — приглашала она: — не дом, а скворечница.

Действительно, в нижнем этаже были чрезмерно высокие потолки, дом стоял столбом.