Роман на Рождество

– Ах вот как, дело в моей маме… – Протестующий голос сердца умолк, и Поппи, подавив нахлынувшие слезы, взяла себя в руки. – Что ты хотел сказать о маме?

– Ты прекрасно знаешь, что леди Флора переехала в наш дом, – мрачно сверкнув глазами, сказал Флетчер. – Прошло уже два месяца, но она, похоже, и не думает перебираться обратно.

– Уверена, ты найдешь с ней общий язык, – пожала плечами Поппи, с удовольствием отмечая, что отчуждение в его взгляде ее больше не пугает.

– Что ты задумала? – прищурился герцог. – Кто состряпал этот безумный план? Признайся, тебя подучила герцогиня Бомон?

– Она ничего не знает о моем плане, уверяю тебя, – честно призналась Поппи. – Единственное, о чем я с ней говорила, – это совместная поездка за город на Рождество. И уж конечно, я не посвящала ее светлость в свои умозаключения о нашем с тобой браке. Но она знает, что о нем думаешь ты. Должно быть, сейчас об этом наслышана большая часть Лондона.

– А ты стала злой, – заметил Флетчер.

– О Господи, не хотела тебя обидеть, – ответила Поппи. – Но я столько времени и душевных сил потратила на безуспешные попытки пробудить в тебе любовь, что поневоле очерствела.

– Твоя мать… – проговорил герцог, ощущая свое бессилие что-либо изменить.

Ярость, тлевшая в груди Поппи, вспыхнула с новой силой – похоже, Флетча волнует только неудобство, связанное с переездом в его дом леди Флоры. Хотя, конечно, его можно понять: маман трудно назвать приятной соседкой.

– Ладно, я поговорю с ней, – снисходительно согласилась Поппи, решив, однако, этим и ограничиться – она просто поблагодарит леди Флору за помощь.

– Поппи! – позвал Флетчер, и в его голосе звучала мольба.

Но герцогиня уже перевернула эту страницу своей жизни. А муж… Он мог отправляться куда угодно, хоть в преисподнюю, со всеми своими изысканными черными одеяниями и неотразимым обаянием! Она развернулась и не прощаясь направилась к двери.

– Поппи!

Она вышла, не удостоив его даже взглядом.

Глава 18

Особняк Бомонов

Тем же вечером

– Рада, слышать, что Вильерсу лучше, – сказала Джемма, расставляя шахматные фигуры на доске.

– Я бы не сказал, что намного, – ответил сидевший напротив герцог Бомон. – Из записки, полученной сегодня утром от его камердинера, ясно, что большую часть дня у него по-прежнему держится жар. Возможно, непосредственная опасность миновала, но бедняге предстоит еще долгая борьба с болезнью. Ну что, мы начинаем вторую партию нашего матча?

– Не думаю, что это стоит делать до выздоровления Вильерса.

– Но почему? Только потому, что первые две игры – со мной и с Вильерсом – вы сыграли одновременно? Но это не обязывает нас поступать так и дальше. Именно тот факт, что первые партии состоялись одновременно, и породил досадное предположение, что вы делали выбор между мной и Вильерсом.

Джемма внимательно посмотрела на мужа, но тот, спрятав глаза в тени густых ресниц, разглядывал черную шахматную королеву.

– Вы вызвали меня на матч, едва до вас дошло известие о моем матче с Вильерсом, – напомнила герцогиня. – Так что предположение, о котором вы говорите, возникло сначала у вас, а уж потом – у всех остальных.

– Если мы сыграем партию, пока Вильерс пребывает в беспомощном состоянии, то нездоровый интерес к следующему претенденту на ваше ложе несколько поутихнет.

Должно быть, в нем говорил политик, ибо кто иной мог бы абсолютно бесстрастно обсуждать столь деликатный вопрос? Разумеется, его волновала только собственная репутация.

– Есть опасность, что Вильерс не выживет? – спросила герцогиня, вертя в руках шахматного слона.

– Он в тяжелом состоянии. Герцогу повезет, если он останется в живых.

– Боже! – прошептала подавленная Джемма.

– Его смерть разобьет вам сердце? – по-прежнему не глядя на нее, задал вопрос Бомон. – Если так, то я глубоко сожалею о его болезни.

– С чего вы взяли? Конечно, нет. Я знала его совсем недолго, хотя между нами уже начали складываться дружеские отношения. Мне нравилось с ним общаться. Бедный Вильерс!

– Возможно, вас связывали более чем дружеские отношения, – бесстрастно предположил герцог.

– У меня исключительно крепкое сердце, – заметила герцогиня. Разговор начал ее раздражать – слишком бесцеремонно муж пытался вторгнуться в запретный мир ее чувств. – Оно не выдержало только один раз, много лет назад, и разбили его вы, Элайджа. С тех пор оно принадлежит только мне.

– Вы говорите, я разбил вам сердце? – удивился Бомон.

– А вы так не думаете?

– Нет. Я думал, что отчуждение между нами возникло только потому, что у нас было мало общего.

– Это и есть самое ужасное, – печально кивнула герцогиня. – У нас действительно было мало общего, но даже из этого малого я ухитрилась выстроить себе огромный воздушный замок. Слово «замужество» иногда лишает женщин здравомыслия. Но вы дали мне хороший урок.

– Я прошу у вас прощения.

Джемма бросила на мужа испытующий взгляд из-под ресниц – разумеется, герцог выглядел уставшим, но не казался изможденным, как бывало иногда, когда он являлся домой бледным, с тенями под глазами, с запавшими щеками.