Читаем Роман, написанный иглой полностью

Вот и эта огромная работа завершена. В русском переводе рукопись называется «Роман, написанный иглой». Писатель посчитал, что бывший подзаголовок — подлинное имя его книги. Это название с подтекстом придаёт художественному произведению обаяние достоверности жизненного факта. Жизнь Корчагина не совпадает в мельчайших подробностях с жизнью Николая Островского. Точно так же не следует искать полнейшей аналогии между Рустамом Шакировым — героем «Романа, написанного иглой» и его автором. Художник её фотографирует жизнь, но типизирует её, вместо плоскостного изображения жизненного факта «от сих и до сих» рисует подлинную, объёмную картину, выводя её за рамки так называемого «жизненного случая».

Однако, в отличие от многих художественных произведений, рождённых писательским «вымыслом», роман Вали Гафурова в основе своей мемуарен, герой его и автор имеют между собой много тождеств. И новое название книги — «Роман, написанный иглой», думается, очень точно передаёт эту специфику произведения Вали Гафурова.

Что сказать в заключение, представляя читателю «младшего брата» Николая Островского, Человека с большой буквы, вся жизнь которого — подвиг?

Он написал продолжение романа (вторую часть) — «Верная», переведённую на русский язык Леонидом Щербиным. И эта работа писателя-воина получила признание читателей.

За литературные труды Вали Гафуров награждён орденом Трудового Красного Знамени.

Ныне издательство предлагает читателям роман-дилогию Вали Гафурова,


Олег Сидельников

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

И РАСТАЯЛА, КАК СНЕГУРОЧКА!.

Колонна новобранцев пылила по большаку. Шли неловко, то и дело сбиваясь с ноги. Хмурый капитан, перехваченный скрипучей портупеей, — начальствующий над командой — ни во что не вмешивался. Он был опытным воином. Что толку надрываться, когда перед тобой не вымуштрованные бойцы, а сборище абсолютно штатских парией.

Всему своё время. Вот пройдут парни курс молодого бойца — тогда другое дело. Всё будет по уставу. А сейчас пускай себе шагают, как могут. Хоть ползком. Главное, чтобы до вокзала дошагали в целости и сохранности.

Потому и помалкивал капитал. Изредка он кривился, словно у пего болели зубы. Но зубы тут ни при чём. Ветеран Халхин-Гола и финской войны поглядывал на разношёрстную компанию не вполне трезвых новобранцев и страдал. Ну и видик! Кто в куцем пиджачишке и с котомкой за спиною, кто с фанерным чемоданчиком на плече. Даже в полосатых узбекских халатах кое-кто собрался на войну. Хоть и притомились ребята — километров десять по жаре отгрохали! — а всё меж собой тары да тара. В строю, называется. Жареный петух вас в одно место не клевал…

Капитан не сердился на «желторотых» (так он в душе называл новобранцев, хотя были среди них и сорокалетние дяди), напротив, он даже сочувствовал им. Он был не только профессиональным военным. Он был ещё и философом. И довольно оригинальным: свои концепции он успешно подводил под ясные, как день, положения уставов.

Вот и сейчас, поразмыслив о превратностях судьбы («Эх, парнишки! Что-то вас ожидает? У кого грудь в крестах, у кого — голова в кустах!»), капитан сделал полезный вывод — главное, чтобы «желторотые» с малой лопатой подружились. Тогда — порядок.

В который раз поморщившись, капитан вдруг приметил паренька лет двадцати, в белом кителе, в сереньких, в полоску, брюках. Новобранец изнемогал под тяжестью заплечного мешка. Намётанный глаз командира сразу же определил, что паренёк этот из интеллигентов, физически ему далеко до знаменитого штангиста Куценко, а в вещмешке у него всякие ненужные лакомства — ненужные, потому что бойцу не пристало быть лакомкой. Это — во-первых. Во-вторых, лакомства мигом слопают другие бойцы, отправившиеся в поход без разносолов в «сидоре». Так что напрасно парнишка старается. А вообще-то парнишка ничего себе. Волосы, стриженные под машинку, чёрные, блестящие, с сизым отливом, лицо как у курортника — бронзовый загар; глаза тёмно-карие, умные глава. Только вот уши торчат. Да они у всех новобранцев торчат: стриженый человек — ушастый… Приятный призывничок. Таких парнишек обычно в командирские училища направляют.

«Эх, друг! Суждено ли тебе дошагать до Победы? — мысленно вздохнул капитан и мысленно же посоветовал: — Станешь толковым бойцом, тогда, может, и дошагаешь».

По странному совпадению, об этом же думал и кареглазый парень. Очень, очень ему хотелось стать опытным я храбрым воякой, бравым, выносливым красноармейцем. Он только страшился, что не выйдет у него ничего. Проклятая котомка! Бросить её, что ли? Нельзя. Ребята засмеют. И потом… Мама старалась, жарила, пекла, а ты — бросить!

Паренёк любил думать, размышлять, И сейчас, вспомнив о матеря, загрустил. Он лаже оглянулся. Зачем — сам не знал. Просто мама совсем недалеко, если бегом, то через час… Нет, очень далеко. Сколько недель, месяцев понадобится шагать, прежде чем увидишь её? Да и увидишь ли!

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека узбекской советской прозы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза